Марек Эдельман - И была любовь в гетто
Неизвестно, каким способом он, со свежей белоснежной повязкой на руке, перебрался на арийскую сторону. Назавтра ближе к вечеру, а может, еще в тот же самый день его задержали на Праге[36], на Тарговой улице. Он стоял, прислонившись к железной ограде скверика. Там его немцы и расстреляли.
Умшлагплац
Умшлагплац в переводе на польский — перевалочный пункт, место перегрузки: пока существовало гетто, в стоявшие там бараки каждый день перегружали привозимые с арийской стороны овощи.
Чаще всего капусту — простую и цветную.
Оттуда овощи развозили на двуконных подводах с прицепами. На улице Заменгофа, а может, уже на Дзикой к прицепам сзади пристраивались мальчишки и сбрасывали по нескольку кочанов на мостовую. А другие ребята подхватывали их и убегали. Так что это был умшлагплац в прямом смысле слова.
К Умшлагплац была подведена железнодорожная ветка с близлежащего Гданьского вокзала, и, когда началась июльская акция, по этим путям подгоняли поезд, состоящий примерно из пятнадцати-двадцати вагонов — в разные дни по-разному. В вагоны загружали согнанных со всего гетто евреев и отправляли в Треблинку.
Умшлагплац в новом значении слова — сама площадь около железнодорожных путей и два прилегающих к ней школьные здания на улице Ставки. К Умшлагплац относилась также часть этой улицы между школами и зданием Werterfassung[37] по противоположной стороне (дальше улица продолжалась до Заменгофа). От Мурановской площади Ставки отделял деревянный забор, на пересечении с улицей Заменгофа были ворота. Иногда на площадь сгоняли слишком много людей, вагонов для всех не хватало. Тогда тех, кто не поместился, оставляли на ночь. Поезд уезжал часов в пять или шесть — было лето и темнело поздно; оставшиеся прятались по углам в пустых школьных классах.
Там всякое бывало, оргии, кошмарные сцены. Избиения.
Охранниками чаще всего ставили украинцев. Не по национальности украинцев, а по принадлежности к воинской части. И они насиловали молодых красивых евреек. Я помню одну такую еврейку. На пятом этаже ее насиловали двенадцать или пятнадцать украинцев. Держали за руки и за ноги, а она висела в воздухе. Когда ее отпустили, она была вся в крови. Вышла окровавленная; потом я потерял ее из виду. Но как-то она выжила. Позже мы встретились в Швеции. Она уже была врачом, у нее было двое детей, любимый человек. Как-то она это пережила.
Видимо, можно пережить даже самое страшное.
Она висела голая на глазах у пятидесяти или ста человек, теснившихся в том же самом помещении. А ее в уголке насиловали, и все на это смотрели, а я стоял вдалеке и тоже это видел.
Сейчас ты у меня спросишь, как должен себя вести в такой ситуации порядочный мужчина. А он вел себя так, как мог. Смотрел, видел и ничего не мог сделать. Конечно, нужно было стрелять — если было бы из чего.
Нужно было попытаться ее защитить и тому подобное. Но никто не пытался.
Однажды я оказался на чердаке той самой школы на Ставках. Каким-то образом туда попал, когда переводил Зосю из одного дома в другой. Там ко мне подошла элегантная дама. В сложенных ковшиком руках она держала бриллианты и другие драгоценности. Она мне сказала: «Я все это вам отдаю, только возьмите с собой мою дочку». С ней была девочка, лет шестнадцати-семнадцати. Что я мог сделать? Ведь я выводил Зосю. Ну и Зосю выбрал. В тот раз она еще вышла с Умшлагплац, но в конце концов все равно погибла.
Вот что такое Умшлагплац.
Я стоял, смотрел, как шли эти толпы. Людей гнали по улице Заменгофа, и колонны попадали на Ставки почти у самых ворот на Умшлагплац. Теперь лишь названия улиц остались, расположение совершенно другое. Помню, когда я учился в школе, эсперантисты добились, чтобы именем Заменгофа назвали часть Дзикой, начинающуюся, как и сейчас, на Новолипках, позади дворца Мостовских, но идущую слегка наискосок к Ставкам. За Ставками улица носила старое название — Дзикая. В свою очередь, Мурановская шла между Низкой и Милой от Заменгофа через Мурановскую площадь до Бонифратерской. Там стояли большие пяти- и шестиэтажные дома со множеством дворов. Они были выше, чем дома на Низкой, и их видно было из ведущих на Умшлагплац ворот на Ставках.
А в воротах, прямо посередине, на табурете стоял эсэсовец и стрелял. Стрелял по окнам дома напротив, на Мурановской. Как увидит голову или шевелящуюся тень, сразу в это окно стреляет. Потому что оттуда человек высматривал в толпе, которую загоняли на площадь, своих близких. Погибал ли в том доме кто-нибудь? Не знаю, но общая атмосфера была такая. Атмосфера смерти.
Вот что такое Умшлагплац.
Можно было постараться кого-то оттуда вытащить. Иногда удавалось, иногда нет…
Было известно: когда туда попадешь, то, если не залезешь через окно в больницу, если в больнице у тебя нет родных, или друзей, или знакомых, шансов спастись нет. Случалось, когда хватали кого-нибудь из медсестер, другие сестры быстренько сбрасывали им из окон форму, и они через окно влезали в больницу — ту самую, на территории Умшлагплац, тоже предназначенную на уничтожение. Там теоретически еще работала амбулатория. В этой амбулатории дочери ломали матерям ноги, и «скорые» вывозили их как больных. Это немцы придумали такой абсурд: говорили, будто людей отправляют на работы и поэтому больных и нетрудоспособных (например, если сломана нога) не берут; а еще на дорогу давали хлеб — и это кое-кого соблазняло. Некоторые считали, что действительно едут работать. Но большинство плакали. Надо было видеть эти лица. Этих малышей, которых вели за ручку…
А один раз на Умшлагплац немцам было оказано сопротивление. Борух Пельц, сын бундовского печатника, встал в дверях вагона и обратился к людям на площади. Призывал не садиться в вагоны. Конечно, его сразу убили, но ведь, что ни говори, какое-то сопротивление было. Да и некоторые знали, чтó на самом деле их ждет, однако страх смерти был так велик, что обманывали себя до последней минуты. Идти на смерть добровольно никому не хотелось. А тут, рядом, столько людей убедили себя, что можно по своей воле отправиться на работы, да еще буханку хлеба с собой дают — вот и ехали в Треблинку.
В общем, незачем рассказывать, что это было такое — Умшлагплац. Это было скопище людей, обреченных на смерть.
Конец. Точка.
Как выглядела толпа, которую вели на Умшлагплац? По-разному. Смотря кто шел. Вот, например, сильные мужики с Крохмальной улицы: грузчики, воры, бандиты — эти шли добровольно, организованной группой: мол, где наша не пропадала! А те, кого насильно выгнали из домов, шли, в основном… не скажу, что повесив голову — вели за ручку ребенка, возились с ним, иногда улыбались, и дочь догоняла мать, чтоб пойти с ней вместе, чтобы матери не было одиноко.
