Сергей Луганский - Небо остается чистым. Записки военного летчика.
Виновато возвратились мы к эскадрилье, заняли свои места за самолетом Пешкова и побито поплелись на аэродром.
А уж что было вечером, на разборе боевого дня, лучше и не вспоминать. Наши товарищи, такие, как герой боев в Испании Евгений Холзаков, участник сражений в Монголии Иван Попов, Герои Советского Союза братья Орловы и многие другие были известные в те времена летчики. Эти люди знали цену настоящей отваге, они не раз смотрели смерти в глаза и если остались живы, то благодаря не одной безрассудной храбрости, но и высокому искусству боя, дисциплине и хладнокровию, без которых немыслим настоящий летчик-истребитель.
«Вразумляли» они нас так, что памятно до сих пор. Но суровый урок боевых товарищей пошел нам на пользу.
Повседневной «работой» истребителей на финском фронте было такое, казалось бы, малоподходящее для них занятие, как штурмовка передовых позиций. Наши наземные войска ломали хорошо укрепленную линию Маннергейма, и задачей авиации было помочь им разбивать долговременные опорные пункты врага, подавлять артиллерию и загонять пехоту в землю.
Нелегко было воевать нашим пехотинцам, лыжникам, танкистам. Трудно было и авиаторам. Летчики, прибывшие на Север совсем недавно, не успели как следует освоиться в новой для себя обстановке. Необходимый опыт приобретался постепенно, уже в ходе боевых действий.
Остро ощущался недостаток средств связи. Усугубляло положение то, что действия наступающих войск происходили зимой, в крепкие морозы, по незнакомой глухой местности. Население было настроено враждебно все же наступление нарастало. Наши войска приближались к жизненноважным пунктам неприятельских укреплений. Это был пусть медленный, но неумолимый вал наступления.
Особенно упорные бои разгорелись в феврале. После первого наступательного порыва наших войск атакующие части остановились перед второй линией вражеской обороны. Тогда командование фронта приказало вывести из боя головные дивизии для отдыха и пополнения, подтянуть резервы.
Три дня в районе Карельского перешейка бушевала метель. Нечего и говорить, что вся наша авиация крепко засела на своих аэродромах. Мы знали о готовящемся наступлении и ждали улучшения погоды.
Стандартных, подготовленных аэродромов в Финляндии не было, и нашему полку пришлось базироваться на нескольких наспех оборудованных площадках. Снег валил так густо, что нечего было и думать расчистить поле, подготовить взлет. Домики, в которых мы жили, заваливало по самые крыши. Со стороны посмотреть – даже странно: бугор снега и из него вдруг тянется вверх струйка дыма. Не было видно даже крыш.
В часы вынужденного безделья летчики собирались вместе и начинались бесконечные разговоры. Теперь уже у всех нас появился кое-какой опыт, и мы могли сделать какие-то выводы относительно силы противника, увидеть и оценить боевые качества своих самолетов. Но и здесь решающее слово принадлежало старшим товарищам, у которых за плечами были бои в Испании и Монголии. По их словам выходило, что на наших истребителях стоит недостаточно мощное вооружение.
– В Испании мы увидели, как надо бить фашистов,- говорил командир полка.- Одно плохо – оружие на наших ястребках надо срочно менять. Истребителям необходимо пушечное вооружение.
И он рассказывал, как в боях под Барселоной, отражая налет вражеской авиации, наши летчики с трудом поджигали тяжелые бомбардировщики. Для бомбардировщиков пули из пулеметов были мелки, легковаты.
28 февраля пурга наконец утихла. Мощный артиллерийский шквал потряс укрепления белофиннов. В воздух поднялась авиация.
Низко над землей, почти на бреющем полете, проносились к линии фронта эскадрильи истребителей. Сверху хорошо видны результаты работы нашей артиллерии. Весь, передний край противника буквально перепахан. На девственно-белом снегу чернела развороченная земля, валялись обломки дотов и дзотов, дымились взорванные склады.
С заранее подготовленных позиций двинулись в наступление наши танки. Окрашенные в белый цвет, они почти сливались со снегом. Следом за танками поднялась пехота.
Артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника.
В этот момент со мной произошел крайне неприятный случай.
Совершенно неожиданно я почувствовал, что с моим самолетом творится что-то неладное. Его вдруг дернуло, вскинуло и, несмотря на все мои отчаянные усилия, перевернуло. Земля близко, и без запаса высоты я ни за что не смог бы выправить машину. На раздумье и принятие решения оставались считанные секунды. Вот-вот самолет могло кинуть в штопор, и тогда…
Сильным, заученным еще в школе, рывком я выбросился из кабины и камнем полетел вниз. Вскоре, однако, раскрылся парашют, и меня так дернуло, что заболели ключицы. Но самое прискорбное было то, что от такого резкого рывка с ног моих слетели тяжелые меховые унты и я остался в одних носках. А мороз тогда стоял свыше пятидесяти градусов, и мы даже на лицо надевали предохранительные маски из тоненьких кротовых шкурок.
Озноб в ногах я почувствовал еще в воздухе, когда висел, держась за тугие стропы и с беспокойством посматривая вниз – куда же я приземлюсь? Бело было внизу, пустынно.
Опустился я в глубокий, высушенный морозом сыпучий снег. Тяжелый, раздутый купол парашюта сильно потянуло вбок. Я упал, потянул за стропы. Купол свернулся и лег на снег. Освободиться от парашюта было делом одной минуты. Затем я вынул пистолет и огляделся. Эскадрилья моя ушла вперед, кругом было тихо, белофиннов не видно. Видимо, я находился на нейтральной полосе. Однако стоило мне приподняться, как раздалась короткая автоматная очередь. По снегу рядом со мной как строчку прострочило. С величаво замерших в морозном сиянии деревьев тонкой кисеей посыпался снег. Я снова зарылся и стал высматривать. Как, неужели белофинны? Нет, живым они меня не возьмут!
Война с первых же дней оказалась совсем не такой, какой мы ее себе представляли. Все-таки что ни говори, а в наших ожиданиях фронтовых сражений было очень много мальчишеского. Не помогало и то, что наши старшие товарищи, получившие боевое крещение, кажется, ничего от нас не скрывали. Но нам из их рассказов запоминались лишь героические моменты. Да это и понятно: в свои двадцать лет мы и не могли представлять ее иначе. Только здесь, на фронте, мы ясно увидели, что такое враг. В том, что летчик из боя может не вернуться на свой аэродром – к этому мы были готовы. На то и война. Или ты его, или он тебя. Но вот о плене, о том, что можно попасть в руки врага и что с тобой будет – об этом мы не задумывались. А такой вариант не исключался. И вот однажды мы своими глазами убедились, что несет с собой плен и что такое безграничная жестокость обозленного врага.
