Анри Труайя - Николай II
Вот так одною бессмысленно резкой фразой Николай рассеял иллюзии русской интеллектуальной элиты. Впрочем, сам он ничуть не сожалел о сказанном. Как и многие люди со слабым характером, он по временам блажил, артачился и принимал необдуманные решения, которые человек с большей твердостью характера отклонил бы или отложил для зрелого размышленья. Даже на его авторитетных поступках часто лежала печать мимолетного каприза – Ея Превосходительство. А.Ф. Богданович, в своем репертуаре, записывает: «Молодая царица, которая хорошо рисует, нарисовала картинку – мальчик на троне (ее муж) руками и ногами капризничает во все стороны, возле него стоит царица-мать и делает ему замечание, чтобы не капризничал. Говорят, царь очень рассердился на эту карикатуру». (Запись от 3 марта 1895 года.) Но куда более серьезной оказалась реакция Революционного исполнительного комитета в Женеве, который в правление Александра III занимал выжидательную позицию, на сей раз распространил по России открытое письмо в адрес Николая II. Тысячи экземпляров этого документа были перехвачены полицией, но куда большее число дошло до русских читателей, а один экземпляр даже лег на письменный стол адресата. Письмо было выдержано в патетических тонах. В нем говорилось, что адресат, до недавнего времени бывший никому не ведомой «темной лошадкой», становится теперь фактором, определяющим ситуацию в стране, которая не находит себе места, услышав это заявление о «бессмысленных мечтаниях». Чего же хотели земства? Всего-навсего более тесного союза между монархом и его народом, возможности без посредников доводить свои чаяния до высочайшего престола, заручиться законом, который стоял бы выше капризов любых администраций. А речь монарха 17 января разрушила ореол, которым столько русских людей увенчали юную, неопытную голову нового государя, низведя, таким образом, его популярность до ничтожества.
Это предупреждение никоим образом не взволновало Николая, который в силу своего темперамента и отсутствия политического образования никогда не предвидел неизбежных последствий своих поступков. Будучи в мире со своею совестью, он совершенно искренне считал, что родная страна не сможет поставить ему в вину ни одного просчета: ведь он честный человек, усердно корпеет над государственными бумагами, обожает свою жену, как и она – его, ведет у себя во дворце жизнь образцового семьянина – а что еще? Если какие-то ворчуны и упрекают его за ответ земствам, то скоро, как он думал, недоразумение рассеется – ведь в мае 1896 года в Москве состоятся пышные коронационные торжества! А за полгода до этого события прелестная Аликс принесла в семью большущую радость – 3 ноября 1895 года она благополучно разрешилась от бремени дочкой, которую нарекли Ольгой. В день прибавления в семействе Николай в восторге запишет: «Вечно памятный для меня день, в течение которого я много, много выстрадал! Еще в час ночи у милой Аликс начались боли, которые не давали ей спать. Весь день она пролежала в кровати в сильных мучениях – бедная! Я не мог равнодушно смотреть на нее. Около 2 часов дорогая Мамá приехала из Гатчины; втроем с ней и Эллой находились неотступно при Аликс. В 9 час. ровно услышали детский писк, и все мы вздохнули свободно! Богом посланную дочку при крещении мы назвали Ольгой! Когда все волнения прошли и ужасы кончились, началось просто блаженное состояние при сознании о случившемся! Слава Богу, Аликс перенесла роды хорошо и чувствовала себя вечером бодрою. Поел поздно вечером с Мамá, и когда лег спать, то заснул моментально!»
С началом зимы во дворце впервые со времени смерти Александра III возобновились празднества. На приемах и балах царица Александра Федоровна, дотоле знакомая лишь небольшому числу избранных, оказалась теперь на глазах раболепствующей и злословящей толпы придворных. Суд оных был более чем строгим. Послушать их, и царица не такая красавица, как нам ее расписывают, и манерами она – неисправимая гордячка, держащая всех на расстоянии от себя, отталкивая людей, которых должна бы привлекать к себе. Новая царица вовсе не симпатична, замечает мадам Богданович, а взгляд у нее злой и неискренний. Да и Николай при его невысоком росте, ласковом взгляде голубых глаз, короткой бородке и шелковых усиках не мог импонировать тем, в чьем представлении государь непременно должен был обладать физической мощью и почти сверхчеловеческой моралью. Поднимет ли коронация в глазах народа и двора престиж такого скромного, бледного и благонамеренного монарха? Между тем в канцеляриях и мастерских ускорились приготовления, и беспощадная мадам Богданович фиксирует на бумаге слухи, что коронация Николая II обойдется вдвое больше против одиннадцати миллионов, затраченных на коронование Александра III. (Запись от 4 марта.)
Уже в первых числах мая Москва была готова к церемонии. На пути следования коронационного кортежа воздвигались триумфальные арки, трибуны и эстрады, гигантские мачты для желтых флагов с золотой бахромой, гипсовые бюсты императора и императрицы. Несколько военных моряков, которые только и были сочтены способными на выполнение этих, подобных акробатическим трюкам, высотных работ, украсили кремлевские башни и купола гирляндами электрических ламп, а плотники вырубали топорами деревянных двуглавых орлов, короны и императорские вензели.
6 мая – в день рождения Николая – царствующая чета прибыла в Первопрестольную, остановившись в старом путевом Петровском замке при въезде в город. 9 мая колокола московских «сорока сороков» возвестили о начале торжеств. Огромные людские толпы теснились на пути следования процессии, жаждя лицезреть обожаемого монарха. Салютовали пушки. В голубом небе плыли легкие облачка и кружили стаи обезумевших птиц. Процессия растянулась на несколько верст. Вот выступают казаки Его Величества в красных мундирах, вот – казаки Императорской гвардии, крепко сжимающие в руках пики; пестреют экзотические одеяния подвластных России азиатских народов, делегации которых прибыли на торжества; придворные лакеи в расшитых золотом кафтанах; скороходы со страусовыми перьями на причудливых головных уборах; царские арапы, музыканты, два отряда кавалергардов и конногвардейцев в полном парадном убранстве. Государь восседал на белоснежном скакуне, подкованном по обычаю серебряными подковами; при его приближении толпы взрывались криками «Ура!». На государе – парадный мундир и орден Андрея Первозванного на широкой синей ленте, пересекавшей грудь. Внимая овациям своих подданных, он мог вздохнуть с облегчением: никто не таил на него зла за неуклюжее высказывание в обращении к земским депутациям.
Позади государя следуют Великие князья, иностранные принцы, послы. В золотой карете, запряженной четырьмя парами белых лошадей, – вдовствующая императрица Мария Федоровна, следом точно в такой же – Александра Федоровна, далее в каретах едут великие княгини и княжны… «Все заметили, что государь был чрезвычайно бледен, сосредоточен, – записал в своем дневнике А.С. Суворин. – Он все время держал руку под козырек во время выезда и смотрел внутрь себя. Императрицу-мать народ особенно горячо приветствовал. Она почти разрыдалась перед Иверской, когда государь, сойдя с коня, подошел к ней высадить ее из кареты».[36]
