Любовь Сирота - Припятский синдром
— Обязательно будем, — басит Софья.
— Вот там и встретимся!...
Двери закрываются, а врач-активист все еще кричит им в окно:
— Ирина Михайловна, я новые стихи и песни написал про нас всех… Вот смотрите!..
Раскрыв свой блокнот и плотно прижав его к стеклу, он несколько секунд еще бежит за тронувшимся автобусом. «Разлетелся блока остов. Над ЧАЭС вершится суд. Город думает, что просто там учения идут...» — умудряется даже прочесть строфу из блокнота Софья.
Врач отстает от автобуса, но еще некоторое время бежит следом, маша блокнотом удаляющимся подругам.
Тем временем они оказались в центре внимания возбужденных пассажиров, среди которых немало припятчан. А Софью с Ириной в городе знали многие. Вот и сейчас к ним пробирается высокий подтянутый мужчина средних лет с серым лицом и опустошенным взглядом.
— Софья Петровна, здравствуйте!.. Как хорошо, что я вас встретил!.. Здравствуйте, Ирина!.. Как говорят, тесны дороженьки военные!..
— Боже мой, Алеша! — Софья, подняв Ирину, усадила ее на свое место, а сама примостилась на небольшой выступ у кабины водителя, лицом к пассажирам, спиной к дороге, льющейся под колеса. — Ир, ты знаешь, это Алексей из химцеха?.. Мы когда-то выступали у них, помнишь?..
Ирина протянула Алексею руку.
— Ну, что там?.. Рассказывай, — просит Софья.
— Вам, конечно, надо было бы обо всем рассказать!.. Да разве об этом расскажешь?! Я вот вам, когда приедете в «Сказочный», покажу дневник ребят пятой смены. Оказывается, они многое предчувствовали и писали об этом... Странно, но ведь многие предчувствовали беду тогда… Да и потом больше было чувств, чем информации, — вздыхает он, и, глядя на струящуюся дорогу впереди, продолжает. — Наша смена заступала в ночь на 27-е. Так мы, узнав о случившемся, решили, чтобы не дергаться потом на работе, отправить свои семьи из города — от греха подальше… Но объяснить женам мы ничего не могли... Так и отправляли, якобы на пару дней к родственникам... Моих и еще несколько семей посадили на электричку черниговскую... А вот жену и дочь Степана мы на моей машине отвезли в Шепеличи к его родителям. Я, значит, жду у дома, пока он там, у ворот, простится с ними... И вдруг она заголосила, да так дико и страшно, так утробно, что мороз пошел по коже!.. Он бросился в машину, кричит мне: «Поехали!». А у самого — слезы по щечкам!.. Я ему: «Ты что, дурень, ей про аварию сказал?». А он: «Нет, — говорит, — ничего я ей не сказал! Одно только, чтобы в выходной у матери были, и все!.. Сердце ей подсказало, не видишь что ли?!». А вслед машине еще долго несся этот крик истошный!.. До сих пор слышу его!.. Так, наверное, бабы во время войны голосили!..
Рассказ Алексея тягостным молчанием придавил слышавших его, Ирина сидит, оцепенев. А навстречу автобусу пробуждается киевское Полесье, могучие сосны отряхивают с ветвей утреннюю росу, расправляют свой богатый весенний наряд березы и клены.
Софья наклоняется к сумке, вынимает бутылку с водой, ловко открывает и протягивает Алексею.
— Выпей, Алеша!..
Тут многие ощутили жажду. День начинался жаркий, и в переполненном салоне автобуса было очень душно.
— Хлопцы! Кто еще водички хочет?! — обратилась Софья к близстоящим.
Бутылка пошла по кругу. Ирина очистила грейпфрут и, разделив его на дольки, первую тоже протянула Алеше, а остальные раздает окружающим. Софья берет у нее дольку и протягивает водителю:
— Спасибо, — благодарит тот, с удовольствием поглощая кусочек освежающего фрукта.
— Ты ж только нас живьем довези, браток! — просит Софья.
— Довезет!.. После такого подарка, куда он денется, — послышалось из толпы.
— Ой, девчата, — тоже решил разрядить обстановку пожилой полноватый мужичок, — Вам теперь хорошо!.. Вы теперь сразу несколько человек можете брать в мужья… Представляете, один по магазинам бегает, другой за порядком в доме следит, третий — детей воспитывает, и так далее, и так далее... Вы нас только погладите иногда, и то счастье!.. Ей-Богу!..
— Это почему же?.. — удивляется Софья.
— Та вы що, з Луны звалылыся?! Не розумиетэ?.. Та вже стильки анэкдотив ходыть про цэ. Нэ чулы?!.. — включился в разговор стоящий рядом чернявый хлопец.
— Вот хотя бы такой, — вмешался еще один пассажир. — «Запорожець — не машина, припятчанин — не мужчина!..»
По автобусу прокатился смешок. Женский голос издали подхватил тему:
— Пепси-кола — не фиеста, припятчанка — не невеста!..
Новая волна смеха. И пошел автобус гудеть на разные голоса.
— Правда, что ли? — вполне серьезно спрашивает Софья у Алексея тихонько.
— Да кто его знает?! — отвечает Алексей. — Ходит такой слушок. Во всяком случае, многие не теряют времени зря... В моей смене паренек работает — пацан совсем, 18 лет... Так мы его на станцию не берем, зачем ему эта «грязь»?!. У него еще вся жизнь впереди!.. А он дулся на нас, ругался, просился... А однажды взял да и укатил с другой сменой в ночь, не просясь... Мы только поздно вечером его хватились — давай искать вокруг лагеря... Вы же знаете, какая там красота!.. Лес какой чудесный!.. Плевать, что радиоактивный теперь!.. Весна ж все-таки!.. Воздух — хмель!.. Так вот, ищем мы его, значит, и вдруг на парочку натыкаемся, прямо в лесу... Фон вокруг сумасшедший, а у них — любовь...
— Да, весна свое берет! — отозвался кто-то.
— А що! — громко подхватил чернявый хлопец. — Украйинци — горда нация, нам до фэни радиация!..
Автобус вновь содрогнулся от хохота. Теперь галдеж в салоне достиг того максимального накала, когда трудно расслышать даже говорящего рядом.
— Смотри! — дергает Софью за руку Ирина. — Вороны на полях какие жирные!..
— Да, пищи у них теперь вдосталь, — говорит Алексей, глядя на упитанных птиц, лениво шагающих по зеленым всходам.
По обочинам дороги то и дело возникают таблички со знаком радиоактивности и надписью: «На обочину не съезжать, опасно!».
— А это что же? — спрашивает Ирина, показывая на белый поток, текущий по дороге, — цистерну с молоком опрокинули, что ли?..
— Нет, это машины моют… дезраствором, — объясняет Алексей.
— Вот так он и льется по дороге рекой молочной?!. — восклицает Ирина.
— Ага, только берегов кисельных не хватает, — обернувшись вполоборота к окну, горько иронизирует Софья.
Автобус, наконец, въезжает в черту небольшого районного городка Полесское. Замелькали дома, женщины, работающие на приусадебных участках. Редкие колодцы, попадающиеся на пути, обтянуты целлофаном. Целлофаном же затянуты окна небольшого хлебозавода.
— Ничего не понимаю! — возмущается Ирина, — Как же так, Киев ежедневно моют… Объявили уже, чтобы люди меньше гуляли на улицах... А тут бабы в земле ковыряются, и никто ни гу-гу?!.
