Тимоти Колтон - Ельцин
Царившая в школе атмосфера заставляла собраться, и Борис Ельцин расцвел. Антонина Хонина, молодая учительница литературы и руководительница класса, в котором он учился с 8-го по 10-й, была очень требовательным педагогом, «с нами как со взрослыми всегда обращалась» и не принимала никаких оправданий за невыученный урок. Она симпатизировала Ельцину, он был одним из ее любимых учеников[165]. В 9-м классе он получил семь пятерок и семь четверок. В 10-м — уже восемь пятерок и шесть четверок, причем пятерки были по основным математическим предметам (алгебре, геометрии и тригонометрии), биологии, «Конституции СССР», географии, астрономии и немецкому языку, а четверки — по русскому языку, литературе, советской истории, мировой истории, физике и химии[166].
В железнодорожной школе Ельцин был нескладным и часто болел. Его слабым местом было горло и уши, и мать заматывала ему шею грубой повязкой. В старших классах Пушкинской школы он стал широкоплечим здоровяком, на голову выше всех своих одноклассников. У него было длинное туловище, из-за чего его высокий рост был хорошо заметен, даже когда он сидел. Некоторые ребята помладше считали его хулиганом. Один из тех, кто поступил в 1-й класс в 1948 году, вспоминал, как Ельцин бесцеремонно выпроводил его из туалета на втором этаже, который неофициально считался отведенным для старшеклассников[167]. Борис увлекался спортом, особенно волейболом — игрой, в которой советские спортсмены всегда добивались прекрасных результатов. Он был капитаном школьной команды, игравшей и против школьников, и против взрослых. Вместе с друзьями они купили волейбольный мяч и сетку и часами тренировались в школьном дворе. В команде Борис был нападающим и никогда не упускал возможности атаковать[168]. В 1948 году команда стала чемпионом города, и всем ее членам подарили наручные часы. «Для послевоенных мальчишек это было все равно, что если бы сейчас их сверстникам подарили автомобили»[169]. В будущем Ельцин станет всем дарить часы — возможно, потому, что на него произвела впечатление эта щедрая награда.
С переходом в старшие классы влияние Ельцина на одноклассников еще больше усилилось. Хонина оставила о своем ученике наполненные нежностью воспоминания:
«…Борис Ельцин [был] высокий, статный, серьезный юноша. Взгляд прямой, внимательный, умный. Хороший спортсмен. Правил школьной жизни ни в чем не нарушал. Борис не терпел лжи, спорил горячо, доказательно. Много читал, любил стихи. Когда отвечал, смотрел чуть-чуть из-под бровей. Говорил убежденно, подчеркивая основное без пустых слов. Уже тогда чувствовался характер крутой, темперамент горячий. Был искренен, доброжелателен по отношению к товарищам»[170].
Хонина была не единственным учителем, сохранившим о Ельцине теплые воспоминания. В апреле 1948 года он оказался одним из двух учеников, отобранных директором школы Михаилом Залесовым почти из тысячи для участия в учительском комитете, организовывавшем празднование дня 1 Мая. Одноклассники Роберт Зайдель и Виктор Николин, тоже отобранные в майский комитет, в 1949 году получили золотые медали, окончив школу на одни пятерки. Ельцин тоже окончил школу хорошо и получил возможность войти в социальный слой, закрытый для старшего поколения. Нам известно, чем занимались во взрослой жизни 13 выпускников школы имени Пушкина 1949 года. Среди бывших «пушкарей» было семь инженеров (Ельцин — один из них), Зайдель стал физиком, Николин — профессором инженерного дела. Кроме того, в этом выпуске были архитектор, агроном, офицер и зубной врач[171].
Ельцин отличался непокорностью, сочетавшейся в нем с хорошей подготовкой и старательностью. Спустя полвека, суммируя в разговоре со мной березниковский период, он сказал, что именно его отношения с системой образования привели к тому, что чувство дискомфорта от всей советской реальности переполнило чашу его терпения:
«Определенная отчужденность в школьной системе образования была. Я воевал, так сказать. Все школьные годы я воевал с учителями. Воевал с их диктатом, с их педантизмом, отсутствием какой-либо свободы выбора. Мне нравится Чехов, а меня заставляли читать обязательно [Льва] Толстого. Я, конечно, Толстого тоже читал, все равно. Но все-таки мне больше нравился Чехов… Только если я сопротивлялся самой системе обучения, я сворачивал в знак протеста куда-нибудь».
Короткие рассказы и пьесы Антона Чехова с их юмором, противоречивыми и не до конца понятыми персонажами находили в душе Ельцина гораздо больший отклик, чем объемные романы Льва Толстого. Чехов стал его любимым писателем: «Он мог в небольшом рассказе описать целую жизнь. Ему не надо было таких томов, которые писал Лев Толстой»[172]. В 1993 году, став Президентом России, он беседовал с литературным критиком Мариэттой Чудаковой и ее мужем, специалистом по творчеству Чехова, Александром Чудаковым. Ельцин поделился своими мыслями о коротком рассказе Чехова, которого Чудаковы не знали. Вернувшись домой, они нашли этот рассказ в собрании сочинений классика[173].
В «Исповеди на заданную тему» (само название его мемуаров наводит на мысль об ученике или подчиненном, отступающем от назначенного пути…) Ельцин куда более подробно рассказывает о том, как был заводилой во всех мальчишеских проделках, чем о своей деятельности в роли старосты или об образцовой учебе. В тексте можно найти хронику не менее восьми проказ и безрассудных поступков:
1. В 11 лет, когда Ельцин учился в третьем или четвертом классе, он пролез под оградой и взял на складе оружия, находившемся в полуразрушенной церкви (церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи), две ручные гранаты РГД-33, чтобы «понять, что там внутри».
2. В пятом классе он подговорил одноклассников выпрыгнуть из окна второго этажа и спрятаться в служебной постройке на школьном дворе.
3. Примерно в то же время на волне антинемецких настроений, усилившихся в годы войны, Ельцин вбивал в стул учительницы немецкого языка патефонные иголки, чтобы та села и укололась.
4. Весной он участвовал в опасной забаве — перебегал вспучившуюся от талых вод реку Зырянку по сплавляемым по ней скользким бревнам.
5. Ельцин принимал участие в коллективных драках, когда кулаками и дубинками стенка на стенку сражались до ста человек.
6. В 1945 или 1946 году (точное время не известно, но было это в школе № 95) он доблестно выступил на школьном собрании и обвинил классную руководительницу в том, что она «калечит детей».
7. В 1948 году, окончив девятый класс Пушкинской школы, Борис с приятелями на несколько недель ушли в самоволку в лес.
8. В 1949 году он оспорил решение педсовета о том, что ему следует остаться в десятом классе на второй год из-за того, что он много пропустил, выздоравливая после неудачного похода[174].
Безусловно, этим список проделок не исчерпывается, как признался мне в интервью сам Ельцин. Сергей Молчанов припомнил, как они с Борисом развели костер в домашней бане по соседству; Сергей ушел ужинать, а Борис чуть не отравился угарным газом[175].
Три проделки закончились весьма печально: при взрыве гранаты Ельцину оторвало большой, указательный и кончик среднего пальца левой руки (чтобы посмотреть, что у нее внутри, он бил по гранате молотком, а его сообщники наблюдали за ним с безопасного расстояния), и только ампутация остановила развитие гангрены; в драке ему сломали нос; наконец, после лесного похода он на три месяца угодил в больницу с брюшным тифом, напившись болотной воды. Многие подобные эпизоды вполне могли закончиться смертью. Стальные осколки ручной гранаты могли попасть ему не в руку, а в голову. При отсутствии антибиотиков в больницах от тифа умирал каждый пятый; фатальной могла оказаться и не замеченная вовремя гангрена. Сплавляемые по реке бревна могли перевернуться и утопить бегущих по ним мальчишек. В той драке, где ему сломали нос, его огрели оглоблей, и он почти простился с жизнью, «но ничего, все-таки очухался, пришел в себя, оттащили меня до дома»[176]. Молчанов заметил дым, поднимающийся над баней, прибежал обратно и вытащил потерявшего сознание Бориса на свежий воздух — спас товарищу жизнь. Четыре школьные проделки закончились дисциплинарными взысканиями: за прыжки из окна он получил двойку по поведению; за патефонные иголки в стуле учительницы ему сделали выговор; за выступление против классной руководительницы лишили (по рассказу Бориса Николаевича) свидетельства об окончании железнодорожной школы; а пока он поправлялся от тифа, его отказались перевести в десятый класс.
Во всех этих событиях прослеживается двойная логика. Бег по бревнам и три авантюры, окончившиеся серьезным вредом здоровью (и случай с пожаром в бане, когда Ельцин был на грани гибели), относятся к сценарию, который можно назвать испытательным. Ельцин сознательно подвергал себя риску только ради того, чтобы ощутить возбуждение или продемонстрировать свою удаль (конечно, подростковые гормоны сыграли в этом не последнюю роль). Во всех испытаниях, описанных в «Исповеди», противниками Ельцина были природа или его сверстники, и он еле избегал серьезных ранений или смерти. Самое умопомрачительное испытание он устроил себе, когда в испепеляющую жару отправился вместе с одноклассниками в западные предгорья Урала, чтобы найти исток реки Яйвы, притока Камы. У них не было ни точной карты, ни достаточного запаса продуктов. Найдя сероводородный источник, дающий начало реке, приятели выменяли на свои рюкзаки и одежду плоскодонку и — после недели бесцельных блужданий по тайге и ночевок под открытым небом — в тифозной лихорадке все же приплыли на ней в Березники. Уже теряя сознание, Ельцин все-таки смог пристать к берегу, пришвартовав лодку к опоре железнодорожного моста. Это и подобные ему испытания больше волновали мать Бориса, чем отца, — возможно, потому, что Николай Ельцин подолгу не бывал дома, и Клавдия боялась остаться одна. Как много лет спустя говорила подруга Клавдии, из-за постоянного отсутствия Николая и доставшейся Борису роли защитника матери «ложилось все в основном тяжелое на Бориса. И в то же время, помогая матери, он старался куда-то удрать, убежать, уплыть, уехать, даже в самые маленькие годы… Она и [мне] говорит: „Так что он такового сделал-то, чтобы так мстить-то ему надо?“ Она все время вот такой вопрос задавала»[177].
