Тимоти Колтон - Ельцин
Хотя добросердечная Клавдия Васильевна неизменно принимала сторону старшего сына, было бы неправильно считать ее воплощением милосердия и кротости. Друг детства Бориса, Владимир Жданов, в 2001 году рассказал репортеру, что тетя Клава, как звала ее местная детвора, была человеком дисциплинированным и не слишком баловала сына: «Она была женщиной очень волевой и строгой… [Он] не мог ослушаться маму ни в чем. Если она говорила: „Делай уроки“, он тут же садился и делал»[134]. Став взрослым, Борис усвоит подобную манеру обращения с подчиненными ему людьми, не принадлежащими к кругу семьи.
Не следует считать, что отношения Бориса с Николаем Игнатьевичем состояли из одних лишь острых углов. Отец был натурой творческой, и Бориса это всегда восхищало. Вот что он пишет в «Исповеди»:
«Отец все время что-то изобретал. Например, мечтал изобрести автомат для кирпичной кладки, рисовал его, чертил, придумывал, высчитывал, опять чертил, это была его какая-то голубая мечта. До сих пор такой автомат никто не изобрел, к сожалению, хотя и сейчас целые институты ломают над этим головы. Он мне все рассказывал, что это будет за автомат, как он будет работать: и кирпич укладывать, и раствор, и затирать, и передвигаться как будет — все у него было в голове задумано, в общих схемах нарисовано, но в металле осуществить идею ему не удалось»[135].
Николай привил сыну свою живость, трудовую этику, научил его плотницкому делу и умению играть на ложках. Ему же Борис обязан своей любовью к бане. В русской бане влажный пар, парная чередуется с обливанием холодной водой или купанием в бассейне. Такая процедура очищает кожу и успокаивает ум. Русские считают, что баня укрепляет организм и готовит человека к жизненным испытаниям. Туда обычно ходят в компании знакомых своего пола, и такое совместное времяпрепровождение укрепляет мужскую дружбу, в чем Борис Ельцин не раз имел возможность убедиться.
Рассказ Ельцина о жизни в Березниках — самая художественная часть его мемуаров, но ей недостает деталей, да и положиться на рассказчика можно не всегда. Мы знаем, что два года, с 1937-го по 1939-й, мальчик не учился. После детского сада в Казани он жил дома с матерью и маленьким братом[136]. Шесть лет, с 1939-го по 1945 год, Ельцин учился в железнодорожной школе № 95, принадлежавшей Министерству путей сообщения СССР (сам Ельцин ее не называет), и еще четыре года, с 1945-го по 1949-й, посещал городскую десятилетнюю среднюю школу № 1, или школу имени Пушкина (ее название в мемуарах присутствует). Общался Борис исключительно с мальчишками. Многие его друзья по первой школе были сыновьями офицеров, учившихся в военном училище, переведенном в Березники из осажденного Ленинграда[137]. В 1946 году Пушкинская школа, куда Борис ходил уже второй год, в соответствии с советской образовательной политикой стала мужской[138]. Однако как в школе, так и дома власть чаще всего была в руках женщин (что было нормально для общества, где десятки миллионов мужчин служили в армии или погибли во время войны). Из 26–27 млн советских жертв войны около 20 млн были мужчинами. В 1946 году женщин в возрасте от 20 до 30 лет было в полтора раза больше, чем мужчин того же возраста. Урал дал армии 2 млн солдат, из которых погибло более 600 тысяч[139].
В своих мемуарах Ельцин подчеркивает важную роль детства в своей жизни: «…оттуда все примеры, которые ребенок усваивает очень прочно, навсегда»[140]. В это время, когда человеческая психика еще очень лабильна, начинает формироваться то, что я называю его личными сценариями, — характерные черты, установки и способы поведения, которые снова и снова возникают на протяжении взрослой жизни[141]. Таких сценариев у него было пять: умение выживать, чувство долга, стремление к успеху, желание испытать свои силы и бунтарство.
Гнетущая бедность, пережитые притеснения и тяжелый характер отца — все это вынудило Бориса Ельцина научиться выживать в любых условиях. С начала войны с Германией в 1941 году и до 1947 года в березниковских школах не было центрального отопления — только печки, которые топили дровами; зимой в чернильницах иногда замерзали чернила. Как и остальные ученики, Ельцин часто писал на разрезанной оберточной бумаге. По воспоминаниям Жданова, друга детства Бориса, семья «перебивалась, как могла»[142]. Постепенный отказ от продуктовых карточек в СССР в середине 1930-х годов слегка улучшил снабжение в Березниках, хотя для большинства жителей западного мира такая ситуация показалась бы настоящим голодом[143]. Карточки были восстановлены во время войны. Мать Бориса позже вспоминала:
«Уже в первую военную зиму [1941/42] вернулся голод. Бывало, Боря возвращался из школы, садился в угол комнаты и начинал безысходно стонать: „Есть хочу-у, не могу-у-у“. У меня в такие моменты прямо сердце кровью обливалось, ведь ничем я его накормить не могла — в доме даже черствой горбушки не имелось. Все продукты питания распределялись тогда по карточкам, а они были рассчитаны по минимуму. Так, дневная норма хлеба, а помимо него практически ничего не давали, на работающего составляла 800 граммов, а на иждивенца — 400. На черном же рынке за одну буханку требовали четверть средней месячной зарплаты. Время от времени мне приходилось отводить детей в соседнюю столовую, чтобы там их накормили из сострадания. Но, как известно, чужой кусок горло дерет. Немало унижений в связи с этим пришлось испытать мне и моим детям»[144].
Понятно, почему каждая капля теплого козьего молока была для Ельциных драгоценностью. Борис с матерью летом косили сено, продавали половину тем, кто был готов его приобрести, а на полученные деньги покупали хлеб. Когда мальчику было 12 лет, он пас овец на местной ферме. Дома он таскал воду из колодца, готовил и сам штопал носки и белье. «Вот, собственно, так детство и прошло, — писал он в „Исповеди“. — Довольно безрадостное, ни о каких, конечно, сладостях, деликатесах или о чем-нибудь вроде этого и речи не шло — только бы выжить, выжить и выжить»[145].
Второй сценарий в жизни мальчика, самым тесным образом связанный с первым, строится вокруг обязательств. Борис Ельцин всегда был преданным сыном, особенно по отношению к матери. Спустя полвека Клавдия Ельцина рассказывала о том, что после рождения Валентины навестить ее в больнице пришел 13-летний Борис, а не Николай. Он принес ей вкусной еды, а к возвращению из больницы вышил коврик с золотой рыбкой. Когда семья сажала на огороде картошку, «так старший сын без всякого напоминания сам шел ее окучивать, обихаживать»[146]. Борис защищал мать и дома. Хотя ни он, ни его мать не признавались в этом публично, Николай бил не только Бориса, но и Клавдию. Когда жертвой становилась она, сын тут же вставал на ее защиту. Он не по годам рано принял на себя моральную ответственность за мать. С юных лет взятая на себя забота о родителе — модель поведения, которую можно найти в биографиях многих лидеров[147].
Советское общество держало на коротком поводке своих членов, и молодых, и старых, и учило их ставить общественные интересы выше личных. Те, кто пренебрегал этим принципом, навлекали на себя катастрофу. Борис Ельцин отмечал, что отец был для него примером для подражания в плане отношения к своим обязанностям. Его отдельные замечания и язык тела позволяли заключить, что Николай Ельцин весьма неприязненно относился к тем, кто причинил столько боли ему самому и его семье. Вот что, аккуратно подбирая слова, сказал мне Ельцин в интервью:
«Он никогда не был близко с коммунистами и не был коммунистом. В этом было его убеждение, что коммунизм — это не та линия, по которой должна идти Россия… Вообще, в семье не принято было говорить… о советской власти, о коммунистах. Ну, сдержанно говорили. Сдержанно. В этом отношении был более принципиальный и больше влияния оказал на меня отец [больше, чем мать]. Он имел свое мнение, свою точку зрения, и он ее отстаивал. И принципиальности он меня учил, конечно. И научил многому»[148].
Для отца «быть принципиальным» означало, с одной стороны, никогда не восхвалять тех, кто причинил тебе боль. С другой стороны, это значило готовность стоически нести свой крест, чему он научился в Казани. Принципиальность означала также подчинение установленным правилам и готовность отдавать долг обществу и советской власти. Во время войны Николай Ельцин не носил солдатскую форму — он был нужнее в Березниках. Его брат Андриан, дядя Бориса, погиб на фронте, а брат Дмитрий вернулся домой инвалидом без ноги и в 1950-х годах умер от осложнений после фронтовых ранений. Тяжелые чувства, порожденные этими событиями, живы и спустя десятилетия. Сын Андриана (Борис Андрианович Ельцин), который всю жизнь жил в Березниках, незадолго до смерти Бориса Николаевича сказал журналистам, что Николай «попросту схитрил и не пошел на фронт», в то время как его отец служил и погиб в бою. Он считал, что Николай и его семья стыдились своего поступка, поэтому впоследствии отвернулись от вдовы и сына Андриана[149]. Несмотря на удары, обрушившиеся на него со стороны властей, Николай, несостоявшийся изобретатель, не уклонялся от участия в конфликтах на работе. В начале 1940-х годов он на собственные средства купил билеты на поезд для московских специалистов, чтобы те проверили неправильный, по его мнению, чертеж; москвичи его поддержали. «Он стоял на своем. И это притом что, рискуя головой, в случае успеха он не имел бы никаких личных выгод»[150]. На стройплощадке он был начальником, нетерпимым к безделью и непунктуальности, хотя не опускался до криков и беспочвенных обвинений[151].
