Дмитрий Медведев - Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929
Второе важное последствие касалось выбора той сферы деятельности, которой решил посвятить себя Черчилль. Сотворив из собственного отца кумира, он не мог не проникнуться тем, что составляло будни лорда Рандольфа, – политикой. Поступление Черчилля в Брайтон совпало со стремительным взлетом его отца. К середине 1880-х потомок Мальборо стал влиятельной фигурой на политическом небосклоне. Создав в лагере консерваторов собственную «Четвертую партию», он доставлял немало хлопот как главе либералов Уильяму Гладстону, так и лидеру тори в палате общин Генри Стаффорду Норткоту (1846–1911).
В целом лорд Рандольф являл собой пример личности сложной и противоречивой. С одной стороны, он был человек незаурядных способностей, живого ума и великолепного дара оратора, который в полной мере унаследовал его сын. Выступления Черчилля-старшего, всегда отличавшиеся неизменным остроумием, были наполнены искрометным юмором, колкими замечаниями и резкими выпадами в адрес противников. Пресса называла его «Рэнди-нахал»260. Он быстро поднимался по крутой политической лестнице. В 1885 году его назначили министром по делам Индии, а спустя год он возглавил Министерство финансов и стал лидером палаты общин.
Каким политиком был лорд Рандольф Черчилль? «Не лучше, чем отцом, – считает Рой Дженкинс, в свое время также занимавший пост главы Минфина. – У него был талант презирать, способность бросать запоминающиеся фразы, а также сила духа декламировать их, не испытывая при этом страха»261. Другие исследователи придерживаются схожего мнения262. Главной фишкой отца Уинстона была идея «демократии тори». Но когда один из коллег спросил его, что он понимает под этой конструкцией, лорд Рандольф откровенно ответил: «По правде говоря, я и сам не знаю. Полагаю, это, в сущности, оппортунизм, умение воспользоваться благоприятной возможностью»263.
Неудивительно, что с таким настроем пребывание на посту канцлера Казначейства – второй по значимости должности после премьер-министра – оказалось непродолжительным. Всего за полгода лорду Рандольфу удалось настроить против себя большинство членов правительства, включая своего непосредственного руководителя, главу кабинета, человека с длинным именем и огромным влиянием – Роберта Артура Талбота Гаскойн-Сесила, 3-го маркиза Солсбери (1830–1903). Кризис разразился накануне Рождества 1886 года. Черчилль выступил с категоричным заявлением о сокращении военных расходов. Ни Солсбери, ни военный министр Уильям Генри Смит (1825–1891) не собирались ему уступать. Тогда лорд Рандольф не придумал ничего лучше, как начать шантажировать главу правительства своей отставкой. Он написал Солсбери письмо, в котором, ссылаясь на «отсутствие сторонников в кабинете», просил «разрешения оставить свой пост и удалиться на континент»264. К его удивлению, премьер-министр отставку принял.
Ситуацию еще можно было исправить, но лорд Рандольф сам усугубил положение, придав инциденту публичность. Он открыто опубликовал в The Times свою переписку с главой правительства, надеясь тем самым поднять партию против ее лидера. Он рассчитывал, что Солсбери будет смещен и освободившееся место тори предложат занять ему. Мечту стать первым министром Короны он лелеял уже давно. «Единственный пост, который я хочу занимать, – это пост премьер-министра, – признался он одному из друзей. – Мне нравится быть главным. Я люблю держать бразды правления в своих руках»265.
Самонадеянность лорда Рандольфа может показаться чрезмерной и даже безрассудной, хотя на самом деле вероятность смены главы правительства действительно имела место. Приняв отставку второго по значимости министра в кабинете, лорд Солсбери оказался в довольно сложной ситуации. Ему потребовалось двенадцать дней (!), прежде чем он смог найти Черчиллю замену. Но все-таки Солсбери сумеет переиграть лорда Рандольфа. Неслучайно профессор Манфред Вайдхорн сравнит британского премьера с фельдмаршалом Михаилом Илларионовичем Кутузовым (1745–1813), который за семьдесят лет до отставки потомка герцога Мальборо наглядно продемонстрировал методы отступления и выжидания, когда сила противника, расширяясь с одной стороны, ослабевает с другой266.
После того как Солсбери нашел замену, планы экс-министра на руководство кабинетом рассеялись. «Рандольф оказался выброшенным с капитанского мостика консервативного корабля, – прокомментирует его падение В. Г. Трухановский (1914–2000), – а корабль как ни в чем не бывало последовал дальше»267.
Какое будущее ждало заигравшегося министра? Спустя годы Уинстон скажет лорду Хью Сесилу, младшему сыну лорда Солсбери: «„Никогда“ – гораздо более часто встречаемое в политике слово, чем принято думать»268. Сам он будет неоднократно восставать из праха всеобщего забвения и поругания, но в случае с его отцом все оказалось куда более драматично и фатально. В результате своего скоропалительного решения лорд Рандольф превратился в политический труп. Когда лорда Солсбери спросили, возможно ли возвращение изгнанника в большую политику, он ответил безапелляционно: «А вы когда-нибудь видели, чтобы человек, избавившись от карбункула, хотел его вернуть обратно»269.
В биографии лорда Рандольфа, которую наш герой напишет впоследствии, отставке посвящена целая глава. По словам автора, в этом решившем судьбу его отца эпизоде не было «ни непостижимой тайны, ни хитроумной интриги, ни взрыва эмоций – только логическое и неотвратимое следствие предшествующих событий»270. Кроме того, он находил, что отличия между отцом и лордом Солсбери носили «фундаментальный» характер: «Они различались по вере, характеру и стремлениям. Они были представителями противоречащих школ политической философии. Они отстаивали идеи, которые были несовместимы. Рано или поздно разрыв отношений состоялся бы все равно»271.
Должно будет пройти еще четверть века, прежде чем Черчилль пересмотрит ситуацию с отставкой и сформирует более зрелый взгляд. «Сейчас я вижу отца немного в другом свете, нежели в те дни, когда писал его биографию, – скажет он в 1930 году. – Мне более чем очевидно, что его поступок носил фатальный характер. Это был „отчаянный маневр пилота в критической ситуации“»272. Еще через тридцать лет Черчилль признается своему личному секретарю, что «бывают случаи, когда отставка необходима, но никогда не следует становиться профессионалом по этой части». «Слишком часто это орудие оборачивается против стреляющего, – объяснит он. – У моего отца не получилось. Хотя и оставаться, надеясь нивелировать недостатки отвратительной политики, тоже ошибочно. В чем-то это напоминает сопровождение пьяницы в его похождениях по барам. Тебе кажется, ты ему помогаешь, когда говоришь: „Хорошо, старина, я куплю тебе маленькую порцию виски вместо большой“. Но на самом деле ты всего лишь отодвигаешь его падение»273.
Если назначение лорда Рандольфа на пост министра финансов стало возможным благодаря его положительным качествам, то столь короткое пребывание в должности – его недостаткам. К ним в первую очередь следует отнести чрезмерный эгоизм, отсутствие последовательности в собственных действиях, а также слабость к наслаждениям и радостям плоти. Как признается однажды близко знавший его лорд Дерби: «При всей неотразимости Рандольф ведет весьма сомнительный образ жизни, вряд ли достойный настоящего джентльмена. Мне иногда кажется, что его разум помутился»274.
Отец Уинстона часто говорил о своей скоропостижной кончине. На вопрос одного из друзей, как долго он собирается руководить палатой общин, он бравурно ответил:
– О, что-нибудь около шести месяцев.
– А что же будет потом?!
– Потом? Вестминстерское аббатство275.
В другой раз он признается своей матери: «Я буду Цезарем или никем!»276.
Не став Цезарем, Рандольф сам обрек себя на жалкое существование. Как сообщает его сын, после ухода из правительства в жизни экс-канцлера «не было ничего, кроме разочарований и поражений»277.
Отставка стала огромным потрясением не только для лорда Рандольфа. Очень сильно переживала его мать. У герцогини Мальборо произошла истерика, когда она прочитала злополучный номер T e Times. «И почему только мои сыновья не похожи на других?» – заливаясь слезами, воскликнула она278.
Дженни была потрясена не меньше. Она рассчитывала стать супругой премьер-министра, а вместо этого вынуждена была удалиться в тень общественного забвения. Ей было вдвойне обидно оттого, что муж не только не посоветовался с ней, принимая опрометчивое решение, но даже не соизволил поставить ее в известность. Так же как и герцогиня Мальборо, она узнала обо всем из газет. «Насколько темными казались эти дни, – сокрушалась миссис Черчилль. – Тщетно я пыталась утешить себя мыслью, что счастье связано с внутренним состоянием и не зависит от обстоятельств»279.
