Самуил Маршак - В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет.
Во всех фронтовых газетах, в листовках, переправляемых партизанами и забрасываемых в тыл врага, — всюду нашла себе применение советская сатира.
Оружие проверяется во время войны.
Приходит пора проверить качество нашего колющего и рубящего словесного оружия.
Есть ли оно у нас?
Да, есть.
Служит ли оно тому делу, которое сейчас для нас важнее важного, — войне с фашизмом?
Да, служит.
Но будем говорить прямо — не всегда оно у нас достаточно остро.
Мы еще не научились подслушивать и улавливать тот устный юмор, которым так богат наш народ, а народ на войне в особенности. Улавливать и подслушивать не для подражания и механической переработки фольклора, а для того, чтобы заразиться задором, горячностью, силой и непосредственностью, которая так радует нас в ответном письме защитников Ханко барону Маннергейму[264] или в меткой поговорке и частушке.
На фронте острое, крепкое слово зачастую идет рядом с подвигом, и жаль пропускать эти слова мимо ушей.
Во времена войны сатира приобретает широко народный характер. Она проявляется в боевых лозунгах, в эпиграммах, в насмешливых частушках.
Но и во время войны не следует забывать о тех огромных возможностях, которыми располагает писатель-сатирик.
Сатира столь же многообразна, как и вся литература в целом. От эпиграммы в две — четыре строчки до поэмы, стихотворной или прозаической, от прутковского афоризма до щедринского «исследования нравов», — все это могло бы быть нашим хозяйством.
Комедия, басня, сказка, лукиановский диалог,[265] роман в письмах, дневник, шутливая баллада, анекдоты, куплеты, — да мало ли еще литературных форм и видов, в которых может найти свое воплощение сатирическая мысль.
А мы чаще всего ограничиваем себя несколькими, уже знакомыми нам жанрами, ходим по хорошо изученным дорожкам.
То же самое можно сказать и о содержании нашей сатиры.
IIIСамо собой разумеется, до победы над фашистами вашей основной темой останется и должна остаться тема военная.
Совершенно естественно, враг оказывается в центре внимания писателя-сатирика. Тем более что враг этот счастливо соединяет в себе все черты, которые когда-либо осмеивались сатириками всех времен.
Лживость, чванство, жадность, тупая жестокость, приправленная лицемерием, мещанство, украсившее себя рогатым рыцарским шлемом, глупость и мракобесие в обличий лженаучных теорий.
Характер и повадку нашего врага мы успели хорошо узнать.
Но мы часто топчемся на месте, говорим все об одних и тех же его чертах, забывая, что он все время меняется, изворачивается, принимает то одну, то другую защитную окраску. Надо уметь хватать его за руку при каждом движении, ловить я поличным.
У сатирика должен быть глаз разведчика.
В некоторой нашей неподвижности, в топтании на месте повинны и мы сами, и редакции, не умеющие вовремя вооружить нас материалом, которым автор не всегда располагает.
Некоторое однообразие нашей работы заключается и в том, что военную тему мы ограничиваем по преимуществу сатирой на врага.
Нельзя забывать, что от нашего поведения, от того, как проявляет себя каждый из нас на своем месте в армии или в тылу, зависит очень многое.
Мы несем полную ответственность за все дурное, что еще сохранилось у нас в быту.
Русская сатира всегда была сильна своей этической стороной. Сатирики, которыми гордится наша литература, умели не щадить себя, умели так любить свой народ, что ради его блага, не содрогаясь, брали в руки каленое железо.
Каждый из нас должен пожелать себе и своему товарищу побольше смелости — литературной и гражданской.
Без этого наше дело немыслимо.
IVИ последнее — о злободневность.
Снижает ли злободневность качество сатиры, лишает ли она ее монументальности, долговечности?
Никто не знает, долго ли будет жить на свете он сам и то, что он пишет сегодня.
Через день, через месяц наши злободневные строки несомненно устареют, умрут. А вот через три года или через тридцать лет некоторые из них, может быть, и оживут. Чем горячее, точнее и злободневнее написанная нами вещь, тем больше у нее шансов ожить. Чем лучше выполняет она свою сегодняшнюю задачу, тем долговечнее может оказаться.
Какие-нибудь два стиха греческой эпиграммы о маленьком происшествии, случившемся более двух тысяч лет тому назад, до сих пор радуют нас своей остротой, точным ощущением времени и места:
Раз довелось увидать Антиоху тюфяк Лисимаха,
И не видал с этих пор своего тюфячка Лисимах.[266]
Будем думать о своих современниках, радовать их, сердить, заставлять действовать, а потомки, если захотят, — подумают о нас сами.
О жизни и литературе
Еще так свежи в памяти времена, когда, для того чтобы писатель поближе познакомился с жизнью страны и народа, устраивались так называемые «творческие командировки».
Но как эти времена от нас далеки! Мы можем с полной ответственностью сказать, что весь период Великой Отечественной войны литература наша без всяких творческих командировок провела с народом и среди народа, переживая с ним трудности, невзгоды и радости. А быть с народом — это значит прикоснуться к земле, к жизни, к житейским будням, без которых немыслима реалистическая литература. На деле это значит проводить дни и месяцы в землянке или блиндаже, мерить ногами километры или трястись в грузовике, ожидать отправки на вокзалах, на пристанях и переправах, ночевать в степи, работать среди заводской сутолоки в редакциях многотиражек и встречать людей в самые трудные и суровые дни их жизни, когда характер их раскрывается до дна.
Это прикосновение к народу не может не повести к богатому и небывалому литературному урожаю. Литература, до такой степени сомкнувшаяся с жизнью, несомненно, станет и реалистичнее и романтичнее.
Война научила писателей многому. Прежде всего научила писать много, и при этом в самых неблагоприятных условиях. А ведь еще Чехов говорил, что если писать мало, то испишешься прежде, чем начнешь писать по-настоящему.
Война научила нас наблюдать точнее, запоминать бережнее, чувствовать сильнее и глубже, чем мы умели прежде.
Научила ценить простые и прямые проявления душевной жизни. Не оттенки настроения, а чувства и страсти.
Мы теперь хорошо знаем цену смеха и цену слез. И знаем, что людей, переживших эти военные годы, не развеселишь тем, что не слишком весело, и не растрогаешь сантиментами.
