Андрей Танасейчук - Эдгар По. Сумрачный гений
Миссис Уитмен и ее мать приняли По в той самой гостиной, где он добивался взаимности Хелен… Миссис Уитмен готова была разразиться истерикой или лишиться чувств. Дрожащими руками она возвратила По его письма и другие бумаги и, обессиленная переживаниями, в изнеможении опустилась на кушетку, прижимая к лицу успокоительный платочек. По приблизился к ней, умоляя сказать, что это не последняя их встреча. Но миссис Пауэр пришла на помощь дочери, напомнив о времени отправления следующего поезда в Нью-Йорк, на который, как она горячо надеялась, По еще успеет. При этих словах По упал на колени, моля Хелен переменить решение.
Наконец она едва внятно пробормотала:
— Что же я могу сказать?
— Скажите, что любите меня, Хелен!
Придвинувшись ближе, он услышал ее последние слова, обращенные к нему.
— Я люблю вас, — прошептала миссис Уитмен дрожащим от боли голосом сквозь пропитанный эфиром платочек»[408].
Что и говорить, душераздирающая сцена. Но, к сожалению, все это в основном — вымысел. Во всяком случае, в той части, что касается «пропитанного эфиром платочка» и диалога со словами о любви. Исчерпывающую информацию о произошедшем миссис Уитмен изложила в письме, адресованном приятельнице, в сентябре 1850 года[409]. Там фигурируют прогулка, встреча в библиотеке, анонимное письмо, «раскрывающее глаза» (о чем конкретно шла речь в письме, миссис Уитмен не пишет). Кстати, скорее всего, письмо было написано ревнивой миссис Локк. Нет там ничего ни про «его письма и другие бумаги», которые «она возвратила дрожащими руками», ни про «кушетку», куда она «в изнеможении опустилась». Зато говорилось о том, что от него пахло вином и он еще до свадьбы нарушил слово, ей данное. Но мать присутствовала, был и мистер Пибоди.
С последним По и отбыл на вокзал. Он без труда успел на поезд, уходивший в шесть вечера.
25-го он уже был в Фордхэме, а 28-го миссис Клемм с видимым облегчением и радостью сообщала миссис Ричмонд в Лоуэлл: «Я чувствую такое счастье [освобождения] от всех моих тревог. Эдди не собирается больше жениться на миссис У.».
Теперь Эдгар По мог любить ту, кого он хотел любить, — свою Анни. Любить, правда, платонически. Но, согласитесь, в этом есть нечто совершенно изысканное, почти неземное. Да и была ли у По потребность в «простой» — земной — любви? На этот вопрос пытались ответить многие. Но никто не преуспел. Загадка — осталась.
Расставшись с миссис Уитмен, По будто избавился от морока, от наваждения. Словно воскрес. Это настроение пронизывает стихотворение, сочиненное (или только начатое), видимо, тогда же. Речь идет о знаменитом послании поэта «К Анни»:
Закончена с жизнью
Опасная схватка,
Болезнь разрешилась,
Прошла лихорадка,
Зовут ее Жизнь,
А она — лихорадка.
Бессилье, недвижность
Томят меня мало.
Да, сил я лишился,
Но мне полегчало, —
Да, я неподвижен,
Но мне полегчало.
………………………
И вот я спокойно
Лежу распростертый
(В любви я забылся!) —
Вы скажете: мертвый?
Но как я спокойно
Лежу распростертый
(И грежу об Анни!) —
Вы скажете: мертвый?
Вы взглянете, вздрогнете,
Скажете: мертвый!
Но ярче всех ярких
Светил в мирозданье
Зажглось мое сердце
Сиянием Анни,
Его озаряет
Любовь моей Анни,
И память о свете
В очах моей Анни.[410]
ФИНАЛ ИСТОРИИ
Последнее путешествие. 1849
От слухов и сплетен, что множились вокруг его имени в связи с последними событиями, По укрылся в Фордхэме. Он «зализывал раны», и миссис Клемм, его «Мадди», помогала в этом. Он, видимо, совсем не сожалел, что его отношения с миссис Уитмен закончились столь плачевным образом. Напротив, испытывал изрядное облегчение. В двадцатых числах января он писал в Лоуэлл «своей» Анни:
«Верная Анни! Как буду я всегда благодарен Богу за то, что Он дал мне, во всех моих превратностях, такого верного, такого красивого друга! Я был глубоко ранен… и, однако же, предвидел почти все… Из глубины моего сердца я прощаю ей [Уитмен] все и простил бы ей еще более…»
Он был уверен, что Анни «на его стороне», и обещал, что никогда больше не совершит подобной ошибки:
«От этого дня впредь я избегаю чумного общества литературных женщин. Это бессердечная, противоестественная, ядовитая, бесчестная шайка, без какого-либо руководящего принципа, кроме безудержного самопочитания. Миссис Осгуд есть единственное исключение, которое я знаю…»
Он убеждал, что впредь не будет так остро реагировать на мнение «общества»:
«На самом деле, Анни, я начинаю быть более мудрым и не беспокоюсь более столь много, как делал это раньше, о мнениях людей, каковых я вижу собственными моими глазами…»
Но был уверен, что с ним обошлись несправедливо. Он беден, а «быть бедным значит быть негодяем».
Следовательно: «Я должен сделаться богатым. Тогда все будет хорошо».
Из переписки, что он активно вел в эти первые месяцы 1849 года, ясно и другое: он испытывал радость — радость возвращения к литературному труду. Если мы окинем взором прошедшие два года, то увидим, что в творческом смысле они прошли во многом впустую. Он написал удивительно — непозволительно — мало. Правда, среди созданного была «Эврика», был написан «Улялюм», сочинены первые строки «Колоколов». Но в основном то, что появлялось на страницах газет и журналов, — все это были старые тексты, в лучшем случае — переработки. Теперь ситуация явно изменилась. Он воспрянул и с радостью делился с Анни:
«Я так деятелен теперь и чувствую столько энергии. Приглашения писать сыплются на меня каждый день. За последнюю неделю у меня было два предложения из Бостона. Вчера я послал статью в American Review, о „Критиках и критике“. Не так давно я отправил в Metropolitan очерк под названием „Коттедж Лэндора“: там есть нечто об Анни, появится это, как я думаю, в мартовском номере. В Южный литературный вестник я послал пятьдесят страниц „Заметок на полях“, по пяти страниц на каждый месяц в текущем году. Я прочно договорился также с каждым журналом в Америке (кроме National Питерсона), включая один цинциннатский журнал, называемый The Gentlemen’s. Таким образом, вы видите, что мне нужно только твердо держаться в бодром настроении, чтобы выйти из всех моих денежных затруднений. Наименьшая цена, которую я получаю, это 5 долларов за „страницу Грэма“, и я легко могу средним счетом написать 1 ½ страницы в день, то есть заработать 7 ½ долларов. Как только денежные переводы придут, я выйду из затруднения»[411].
