Юрий Макаров - Моя служба в Старой Гвардии. 1905–1917
Не могу сказать какого июля, но дня через два после отъезда Эттера, из штаба дивизии прислали командовать нашими жалкими, но все еще бодрыми остатками, полковника соседнего Измайловского полка, Георгия Ивановича Лескинена.
Лескинен, уже не молодой полковник, начало войны провел в Петербурге, сначала формируя, а потом командуя Измайловским запасным батальоном. К этому времени он в своем полку батальоном уже не командовал, а занимал должность старшего штаб-офицера и был первым кандидатом на получение армейского полка.
После в конец растерявшегося Эттера, получить командиром Г. И. было большое облегчение. Этот потомок «финского рыболова» имел железные нервы, обладал невозмутимостью и хладнокровием и достаточно ясной головой. «Угрюмым» и «печальным пасынком природы» его тоже никак нельзя было назвать. Он был отлично, по старо-гвардейски воспитанный, крепкий пятидесятилетний мужчина, прекрасный собеседник и не дурак выпить. К сожалению и мы, и сам Лескинен, знали, что он «калиф на час» и что командиром его все равно не утвердят. Он не командовал еще и армейским полком. Поэтому ничего нового он не вводил, а ограничивался дачей самых спешных и необходимых распоряжений. В боях с полком, где он держал себя отлично, он провел от 17-го августа до 27-го сентября. В начале октября гвардию отвели в тыл и взяли в резерв Верховного Главнокомандующего. Линия фронта стабилизировалась почти на год, т. е. до Брусиловского прорыва. В 1-ую германскую войну еще придерживались древних порядков, летом воевать, а зимой зимовать. В начале октября Лескинена проводили очень тепло и выбрали его «пожизненным членом собрания». Для чужого офицера это была самая большая честь, которую ему можно было оказать.
После Г. И. Лескинена в командование нашим полком вступил генерал-майор Сергей Иванович Соваж.
Карьера его была такая: в девяностых годах он кончил Александровский (Пушкинский) лицей, выдержал офицерский экзамен и поступил корнетом в «Кирасиры Ее Величества» (синие). Потом Академия Генерального штаба и Японская война. Затем какая-то штабная должность при штабе войск Петербургского Военного Округа. Помню в этом качестве, в форме подполковника Генерального штаба, он приезжал раз в наше собранье, сопровождая какую-то депутацию иностранных офицеров, кажется французов. Соваж прекрасно знал три иностранных языка и им постоянно пользовались для такого рода поручений. Стоя около нашего высокого закусочного стола и наливая водку французским капитанам, мог ли он думать, что в следующий раз в это собранье он войдет нашим командиром, но войдет лишь один раз.
Что делал С. И. на германской войне, мне в точности неизвестно. Знаю только, что с самого начала войны он пошел в строй, работал летчиком-наблюдателем, а затем с большим блеском командовал одним из знаменитых армейских полков, не то Апшеронским, не то Лейб-Бородинским. Свои связи с кавалерией он порвал еще в Академии, решив идти по пехоте.
В сентябре 15-го года, состоя по здоровью в 3-ей категории «непригодных к строевой службе», я принял в заведывание «команду эвакуированных» нашего Семеновского Запасного Батальона. Как я уже писал в другом месте, все это были наши солдаты, которые после разных лазаретов и госпиталей снова принимали «вид воинский», на предмет возвращения в действующий полк. Было их в команде много, до тысячи человек, причем все они были разбиты на роты, 1-ая, 2-ая, 3-ая и 4-ая, по степени выздоровления и готовности к отправке на фронт. Первая рота, например, состояла сплошь из уже совершенно здоровых людей, отправить которых можно было в любую минуту.
Так как в наших полковых казармах к 15-му году места для запасных уже не было, моя команда эвакуированных помещалась в здании пустой фабрики, через несколько улиц от расположения полка. Здание было переделано под казарму довольно удачно, но теснота была страшная. Нары были построены в 3 этажа. Верхние жильцы спать взбирались по лесенкам. Все мои офицеры в команде, числом 5, были также эвакуированные и все с боевыми орденами. Для отъезда их на фронт также существовала очередь.
В середине октября, наш добрейший и тишайший, но совершенно не строевой и не боевой, командир батальона Н-ов, который в довершение своих военных недостатков еще панически боялся начальства, созывает нас, четырех ротных командиров и 5-го начальника команды и с взволнованным видом сообщает нам, что «к нам едет ревизор». Новый командир полка генерал Соваж, который вчера приехал с фронта на три дня повидаться с женой и с утра произведет смотр Запасному Батальону.
— Не беспокойтесь, Павел Иваныч, — говорим ему — все будет хорошо… Люди у нас здоровые… едят так, как не ели и в мирное время… одеты тоже прилично, а если в казармах, которые расчитаны на две тысячи, помещается восемь, то тут идеального порядка и чистоты все равно добиться нельзя. Соваж умный человек и сам это увидит…
Успокоив «Павлю», мы все разошлись по своим помещениям готовиться к завтрашнему смотру.
В 10 часов утра вся моя Команда была построена в этажах. Я и все мои офицеры стояли на правом фланге 1-ой роты, в нижнем этаже. Состав у нас тогда был еще очень хороший. Люди отдохнувшие, отъевшееся и от войны еще не усталые. Вся первая шеренга или Георгиевские кавалеры, или медалисты. У многих кресты двух степеней. Очень много нашивочных. Представлять такую команду новому командиру было одно удовольствие.
Не в пример старым порядкам, когда высокого начальства зачастую приходилось ждать по часу и больше, ровно в 10 часов и 10 минут дневальный у входной двери подал условный знак. Затем слышим громкое и веселое: «Здравия желаю, Ваше Притство!» Отворяется дверь и на фоне почтительно дающих дорогу рыхлого Н — ва и адьютанта с университетским значком, показыватеся новый командир. Совершенно так же, как генерал, представлявший свой полк Кутузову в Браунау, «голосом радостным для себя, строгим по отношению к подчиненные и приветливым в отношении к подходящему начальнику», кричу: «Команда сми-рно, равнение направо, г-да офицеры!»
Пока ем генерала глазами, успеваю осмотреть его с головы до ног. Молодой человек лет сорока. Роста определенно маленького. Плотный блондин с голубыми глазами и с небольшими растрепанными усами. На боку георгиевское «золотое оружие», а на груди колодка орденов, внушающая уважение: белый Георгий, малиновый «Владимир с мечами», и там дальше все, что полагается, Анна, Станислав и две, три медали, одна из них за Японскую войну. На шее белый крест, похожий на нашего Георгия, но другой формы. При ближайшем рассмотрении оказалось: английский крест Михаила и Георгия, тоже за военные заслуги.
