Александр Городницкий - Атланты. Моя кругосветная жизнь
С Парижем связана трагическая судьба еще одного русского поэта – Владимира Маяковского, который был и остается моим любимым поэтом. Именно здесь он встретил, по-видимому, последнюю свою любовь – Татьяну Яковлеву. Это была не просто любовь, а попытка вырваться из того окружения, в которое Маяковский попал в Советском Союзе, и обрести желанную свободу. Он писал ей: «Я все равно тебя когда-нибудь возьму, одну или вдвоем с Парижем». Он был всерьез влюблен в Яковлеву. Как знать, возможно, судьба Маяковского могла сложиться иначе, если бы он приехал в Париж еще раз.
Кровавые знамена Октября,
Мы с ними век свой прожили не зря, —
Они и нынче причиняют боль нам.
Поэт, изображавший бунтаря,
С потомками сквозь годы говоря,
Был в личной жизни слабым и безвольным.
Он, изо всех вытягиваясь жил,
Великой Революции служил,
С родной страной делил ее напасти,
Но, полюбивший с юношеских лет,
Свои стихи подняв, как партбилет,
От женщины зависел и от власти.
Помахивая грозным кулаком,
Он пел, одолевая в горле ком,
Всю звонкую им отдавая силу.
Обеими обманут и влеком,
Он у обеих был под каблуком,
И обе привели его в могилу.
Невозмутимый сохраняя вид,
Он бронзовый на площади стоит,
Хвалебными статьями пережеван.
Его поэм артиллерийский ряд
Потом опять для жизни возродят
Письмо и резолюция Ежову.
Последний выезд. Франция. Париж.
Не убежишь, Володичка, – шалишь:
О Яковлевой и не думай лучше.
Обратно возвращаясь, по пути,
Он отдал фирме «Лориган Коти»
Весь гонорар, который был получен.
Печален звук оборванной струны.
Давно уже в помине нет страны,
Чей паспорт был ему иного ближе.
Погиб поэт, и нет его вины,
Что никому сегодня не нужны
Все сто томов его партийных книжек.
Минувший век немыслимо далек.
Он догорает, словно уголек.
Конец поэта горестен и жалок.
Но много лет, пока не вышел срок,
Его подруге клали на порог
Букеты им оплаченных фиалок.
Другая любовь Маяковского, Лилия Юрьевна Брик, сыграла в его судьбе достаточно сложную роль. Знаменитый любовный треугольник стал для поэта роковым. Именно Брики, особенно Осип Брик, который сотрудничал с «органами», посоветовали не давать визу Маяковскому, для того чтобы он не смог снова поехать в Париж, поскольку опасались, что он женится на Татьяне Яковлевой и навсегда останется во Франции. Здесь вспоминается посвященная Брику эпиграмма, обычно приписываемая Сергею Есенину: «Вы думаете, кто такой Ося Брик? Исследователь русского языка? А на самом-то деле он шпик и следователь ВЧК!» К сожалению, так оно и было. Однако Лилия Брик уже после гибели Маяковского обеспечила ему бессмертие. Именно на ее письме Сталину красным карандашом была начертана знаменитая резолюция вождя: «Товарищ Ежов! Очень прошу Вас обратить внимание на письмо Брик». Н.И. Ежов тогда еще не возглавлял карательные органы, а был секретарем ЦК ВКП(б). Далее шли строки, которые люди моего поколения учили в школе наизусть: «Маяковский был и остается лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи».
Этот маузер дамский в огромной руке!
Этот выстрел, что связан с секретом,
От которого эхо гудит вдалеке,
В назидание прочим поэтам!
Отчего, агитатор, трибун и герой,
В самого себя выстрелил вдруг ты,
Так брезгливо воды избегавший сырой
И не евший немытые фрукты?
Может, женщины этому были виной,
Что сожгли твою душу и тело,
Оплатившие самой высокой ценой
Неудачи своих адьюльтеров?
Суть не в этом, а в том, что врагами друзья
С каждым новым становятся часом,
Что всю звонкую силу поэта нельзя
Отдавать атакующим классам.
Потому что стихи воспевают террор
В оголтелой и воющей прессе,
Потому что к штыку приравняли перо
И включили в систему репрессий.
Свой последний гражданский ты выполнил долг,
Злодеяний иных не содеяв.
Ты привел приговор в исполнение – до,
А не задним числом, как Фадеев.
Продолжается век, обрывается день
На высокой пронзительной ноте,
И ложится на дом Маяковского тень
От огромного дома напротив.
В окрестностях Парижа расположен удивительный уголок России – кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Здесь лежат русские, которые потеряли при жизни свою Родину и обрели ее только после смерти. Но обрели, будем надеяться, навсегда. Многие из тех, кого мы называли Белой гвардией и кто был воспет Мариной Цветаевой и другими замечательными поэтами и писателями, остались на этом кладбище. Любого приехавшего сюда потрясает порядок воинских захоронений. Славные офицеры Белой армии лежат по своим воинским подразделениям – отдельно Донская артиллерия, отдельно казачьи войска, отдельно кавалерийские части. До самой смерти они сохранили приверженность и любовь не только к России, но и к своим воинским традициям, в том числе и к тем учебным заведениям, где воспитывались. Кроме званий, генеральских, полковничьих и других, почти у каждого на могильной плите можно увидеть погон того кадетского корпуса или юнкерского училища, которое они когда-то окончили, будучи молодыми.
Не просто в эпохе, что прежде была,
Теперь разобраться.
На кладбище Сен-Женевьев-де-Буа
Кадетское братство.
Лежат они молча в сырой темноте,
Но нету претензий.
Кадетский погон на могильной плите
И павловский вензель.
Нас школьные манят обратно года,
И некуда деться, —
Дорога из жизни везде и всегда
Идет через детство.
Лежат командиры походов былых,
Землею одеты,
И звания нету превыше для них,
Чем званье кадета.
Лежат генералы дивизий лихих,
Геройские деды,
И звания нету превыше для них,
Чем званье кадета.
Кричат, улетая на юг, журавли,
Усопших тревожа.
Кончаются деньги, – из этой земли
Их выпишут тоже.
Меняют окраску в соседних лесах
Земли обороты.
Смыкают привычно ряды в небесах
Кадетские роты.
Забудьте, кадеты, про пушечный дым,
Немного поспите.
Пускай вам приснится, мальчишкам седым,
Покинутый Питер.
Старинной усадьбы таинственный мир
С желтеющим садом.
И мамино платье, и папин мундир,
И Родина рядом.
Привлекает внимание и находящийся напротив мемориала кадетам надгробный камень канонической формы с надписью «Донские артиллеристы».
Лежащий вдали от Империи
Под полуопавшим каштаном,
Поручик Донской артиллерии
Не станет уже капитаном.
Под теплым светящимся лучиком,
Расставшийся с миром подлунным,
Он будет навеки поручиком,
Веселым, восторженным, юным.
Мерцает осенняя лужица,
И нет сожаления снова,
Что он никогда не дослужится
До звания очередного.
Он вспомнит мосты с переправами,
И окна родимого дома,
Где пахло нагретыми травами
Над водами Тихого Дона.
Степными, дремучими, терпкими,
На фоне темнеющей сини.
А здесь православная церковь лишь
Напомнит о бывшей России.
И лет эмигрантских – как не было, —
Есть только храпящие кони,
И это далекое небо лишь,
Где звездочки, как на погоне.
Неподалеку от могил Белой гвардии лежат виднейшие представители русской литературы и искусства XX века, умершие в изгнании: Рудольф Нуриев, Александр Галич, мой ровесник Андрей Тарковский, который поразил весь мир своим искусством кино и, блеснув, ушел из жизни. Здесь лежат замечательные писатели и поэты: Иван Бунин, Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус и многие, многие другие. Вот оно, огромное русское поле на французской земле…
На кладбище Сен-Женевьев-де-Буа
Забвения не вырастает трава, —
Ее, разодет как любовник,
Стрижет регулярно садовник.
На кладбище Сен-Женевьев-де-Буа,
Где статуи стынут в песцовых боа,
Покой обрели эмигранты, —
Российской свободы гаранты.
На кладбище Сен-Женевьев-де-Буа
Земля от февральского снега бела,
И смотрят на черные кроны,
Забыв про коней, эскадроны.
Звенит у обители Сен-Женевьев
Скворцов прилетевших двусложный напев,
Связав ее пением птичьим
С Донским или Ново-Девичьим.
Опять в ожидании новой весны
Покойникам снятся московские сны,
Где вьюга кружится витая,
Литые кресты облетая.
Знакомые с детства родные места,
И купол сияет над храмом Христа,
Склоняя усопших к надежде,
Что все возвратится, как прежде.
На кладбище Сен-Женевьев-де-Буа,
Исчезнув с планеты, как птица моа,
Лежит лебединая стая,
В парижскую землю врастая.
Меж мраморных ангелов и терпсихор
Поет им каноны невидимый хор,
И нету, понятно из пенья,
Свободы помимо успенья.
Кладбище Сен-Женевьев-де-Буа неразрывно связано не только с русской литературой, кино, балетом, но и с русской авторской песней. Всякий раз, попадая сюда, я кладу цветы на могилу Александра Аркадьевича Галича – человека сложной судьбы, обозначившего собой целую эпоху. Преуспевающий писатель, благополучный драматург, пьесы которого ставили по всему Советскому Союзу, он, на вершине своего благополучия, вдруг взял и ушел в диссиденты, начав писать жесткие, обличительные песни. После этого он потерял все, что имел, был выдворен за границу и через несколько лет погиб при странных обстоятельствах. Эта смерть до сих пор представляется загадочной. Песни Александра Галича, так же как и его знаменитая поэма «Кадиш», посвященная погибшему в нацистском концлагере выдающемуся педагогу Янушу Корчаку, навсегда остались в золотом фонде русской литературы и стали своеобразным памятником той несчастной эпохе, которую мы теперь называем «Эпохой застоя».
