Хескет Пирсон - Бернард Шоу
Об увечьях Шарлотты нам поведает письмо Шоу к леди Астор, нацарапанное карандашом («из Королевской гостиницы, Книсна, по фрахтовому контракту») и датированное 18 февраля 1932 года: «Я немного помят, но в общем цел и невредим. Мой компаньон тоже. Даже машина цела. Но бедная моя Шарлотта! Когда мы по частям извлекали ее из-под груды багажа, я всерьез забеспокоился, что стал вдовцом. Но она вдруг ожила и спросила, сильно ли мы ушиблись. А у самой на голове зияет рана, оправа очков вдавилась в погасшие глаза, страшное растяжение левого запястья, спина — сплошной синяк, в правой голени дыра до кости. А до гостиницы, откуда я Вам пишу, пятнадцать миль.
С тех пор прошло восемь дней. Синяки и растяжение ее больше не беспокоят, но она все еще лежит пластом и дыра в голени отравляет ей существование. Вчера у нее было 39,5°. (Сердце у меня от волнения билось где-то в горле.) Но сегодня рана выглядит лучше и температура упала до 37,7°. Ей очень плохо.
Когда Вы получите это письмо, мы, я думаю, будем в здешней Пустыне, а Шарлотта поправится. Так что если от меня не будет телеграммы, считайте, что все в порядке.
Чтобы ей в голову не лезли разные беспокойные мысли про наше еще не завершенное путешествие, я отменил все свои деловые свидания. Буду держать ее в этом райском климате (перед нашим несчастьем она расцвела здесь как роза), покуда ей самой не захочется домой… Сегодня ночью я проснулся счастливым и спокойным. Я решил, что опасность миновала, но Шарлотта была иного мнения. Ей-то невдомек, что с ней могло приключиться. Зато я это отлично знаю.
Наш несчастный случай чудом не попал в прессу. Мы бы утонули в потоке вопросов и в борьбе за истину. И вообще не надо об этом распространяться. Пожалуйста, не выпускайте это известие за пределы нашего интимного кружка.
Вплоть до самой катастрофы путешествие протекало на редкость удачно. Такого солнца, таких видов, купания и автопрогулок нигде в целом свете не сыщешь. В Кейптауне я закатил гомерическую лекцию о России, проговорив под сводами ратуши без устали час сорок пять минут. Даже скупцу не привидятся богатства, которые принесла местным фабианцам моя лекция. Кроме того, я выступил по радио в первой передаче, транслировавшейся по всему Южно-Африканскому Союзу.
Две враждующие политические партии, Националисты, находящиеся у власти, и Южно-Африканская оппозиция, заняты показной грызней вокруг золотого стандарта, хотя для тех и других это книга за семью печатями. Реальны здесь лишь расовые раздоры между голландцами и англичанами. В Англии мы и знать про это не знаем. Здесь же вся страна дышит отравленной атмосферой…»
Уж не скачки ли с препятствиями по африканской степи властно напомнили Шоу о тех религиозных рытвинах и ухабах, на которых веками жестоко сотрясается человечество? Во всяком случае, притча о «чернокожей девушке» вытеснила из его головы мысль о том, чтобы коротать время за сочинением пьесы.
«Чернокожая девушка» поведала миру о религиозных взглядах Шоу, о его «персональной» религии больше, яснее и проще, чем все пьесы вместе взятые. Здесь были подвергнуты пересмотру самые различные верования. Покопавшись в них, Шоу извлек на свет божий и то, что было в них святого, и всяческое идолопоклонство. Завершает книгу нота рационально-мистическая, получившаяся из сложения вольтерианства и шовианства.
Вольтеру отведена в книге роль Старого философа; себе Джи-Би-Эс взял роль Ирландца.
«— Неужто нас так никогда и не допустят к Нему? — спросила чернокожая девушка.
— Полагаю, никогда, — отвечал Старый философ. — Ибо нам не предстать пред образом Его, пока не исполним мы все предначертания Его и не станем сами как боги. Но предначертаниям Его нет конца на земле. Нам же конец уготован — каждому в недалеком будущем. И слава богу, что нам никогда не исполнить всех Его предначертаний. Тем лучше для нас. Сделай мы это — кому тогда понадобимся? То будет для нас знамение конца.
Ибо не оставит Он нас на земле ради лицезрения облика нашего, уродством и бренностью подобного любому насекомому. Потому входи и помогай возделывать сей сад во славу Господа. Другие же дела оставь на Его попечение…
— Так вы вошли сюда не в поисках бога? — спросила чернокожая девушка.
— К свиньям эти поиски! — отвечал Ирландец. — Понадобился я богу, так пусть сам меня разыскивает. Мне сдается, он много на себя берет. Его еще недоделали и недоотделали. Я лично верую только в это. Что-то такое в нас сидит и тянется к нему, — а что не в нас сидит, так тоже тянет к нему. Это уж как есть… И еще я вот что скажу. Это самое. Что-то больно много спотыкается, так что еще вопрос, дойдет оно до него или заплутается. Надо бы нам с тобой направить Что-то на верную дорожку. А то дьявол расплодил столько разного народу, и у всех на уме — только бы брюхо набить.
Тут он поплевал на ладони и взялся за свою лопату…».
Письма к леди Астор открывают нам многие черты Шоу-путешественника. По этим письмам можно восстановить и его маршруты.
Вот письмо из Бомбея от 13 января 1933 года: «Мы живы — и то спасибо. В путешествие мы отправились до смерти уставшими, надеялись немного прийти в себя. Но это судно останавливается только в таких портах, где вода до отвращения грязна и купаться невозможно. На берег же всех высаживают ради глупейших экскурсий: заставляют подробно рассматривать внутреннюю отделку железнодорожного вагона, а потом, как собачкам, разрешают секунду-другую побегать, бросить один-единственный взгляд на храм, попробовать чуть-чуть гостиничной кухни или поглазеть на схватку кобры и мангусты. Мы от всего этого категорически отказались, и за это нас неделю поджаривали в Луксоре, а теперь еще неделю поджаривают в Бомбее… Какая-то королева из местных, — сообщает далее Шоу, — на большом приеме, в зале, битком набитом индийскими величествами и высочествами, натравила на меня всю местную знать. Ну, они и одеваются, эти местные плутократы! Красота, да и только! Англичане не зря их бойкотируют (я встретил на приеме всего-навсего одну настоящую белую леди — супругу Верховного судьи). Рядом с этими смуглянками у британских дочек нет никаких шансов на успех. В храмах меня всего увешали цветами, а в домах затопили розовой водой и залили киноварью. Наше судно кишмя кишит богомольцами, пришедшими к моей гробнице. Мы с Шарлоттой только и делаем, что проклинаем день своего рождения и час вступления на борт парохода. Одно у нас утешение — память о Вашем образе да мечта о том, чтобы быть подле Вас».
28 апреля 1934 года с борта «Рангитании», пришвартовавшейся в Веллингтоне, пришло описание поездки в Новую Зеландию: «Если машина не откажет еще, раз (корабль слишком переполнен), мы войдем в русло Темзы 17-го. Я в этом не убежден. Мы потеряли целый день, ожидая на борт что-то такое, что все называли «корабельными крысами», которые, между прочим, оказались человеческими существами. Быть может, мы сбросим их на берег в Плимуте, хотя официальной остановки там нет…
