Леонид Юзефович - Самодержец пустыни
Через несколько дней, уже в плену у красных, Сундуй-гун написал пространное объяснение, с простодушной хитростью уверяя, будто он, “не выдержав унижений и деспотизма барона”, решил уничтожить его еще накануне мятежа в Азиатской дивизии. Якобы он с восемью своими людьми подкрался к палатке Унгерна и увидел, что тот “сидит, подогнув колени, в глубокой задумчивости”. Князь дал сигнал схватить его, но “он услышал и убежал, рукой откинув задний полог палатки”. Поймать сбежавшего от них барона монголы не смогли, однако утром, когда дивизия ушла на восток, увидели “на склоне горы” одинокого всадника. Узнав Унгерна, Сундуй-гун подъехал к нему и сказал: “Великий главнокомандующий, ваши русские вас и меня хотели убить, мы с ними сражались за ваше спасение… Вот я вас нашел, прикажите присоединиться к главнокомандующему”.
Унгерн ему поверил и стал расспрашивать, как идти во владения Джалханцза-хутухты, но при этом все время держал наготове револьвер. Сундуй-гун попросил спички, чтобы закурить; Унгерн полез в карман за спичками, тогда монголы набросились на него и связали ему руки и ноги. Уже связанный, Унгерн спросил, почему его схватили. Сундуй-гун будто бы ответил развернутой, политически выдержанной тирадой, резюмировав: “Мы отдадим тебя в руки властей Советской России и будем открывать дружбу между двумя народами, и мы, незначительный народ монголов, будем бороться за свое освобождение”. Он послал к красным эвенка Гомбожава, говорившего по-русски; красные приехали, “помахали белым флагом”, и когда им передали пленника, поблагодарили Сундуй-гуна с его людьми и всех накормили[203].
Правдой здесь является только уловка со спичками; Унгерн тоже о ней упоминал, но всю историю излагал несколько иначе. Делать это ему пришлось неоднократно. Те, кто его допрашивал после Щетинкина, не вполне понимали, каким образом достался им столь драгоценный трофей, и пытались выяснить это у самого барона. Он отвечал всякий раз немного по-разному, но если суммировать, дело обстояло следующим образом: Унгерн, “обстрелянный своим войском”, прискакал в расположение монгольского дивизиона и стал уговаривать Сундуй-гуна помочь ему подавить мятеж. Монголы, притворно согласившись, поехали с ним “по старым следам”. Он был настороже и все время держал за пазухой руку с револьвером. Чтобы отвлечь его, Сундуй-гун то ли попросил у него спички, то ли предложил кисет с табаком, а кто-то из монголов сзади с седла прыгнул ему на плечи и вместе с ним упал с коня на землю. Тут же навалились и остальные.
Связанного Унгерна посадили на подводу и продолжили движение. Заметив, что взяли неверное направление, он предупредил монголов об опасности нарваться на красных. Те никак не прореагировали на его слова. Заблудились они едва ли, но Унгерн отказывался верить в намерение Сундуй-гуна выдать его красным. Ему хотелось думать, что все вышло по ошибке, случайно. Предательство князя он отрицать не мог, однако степень измены могла быть различной[204].
Вскоре монголы натолкнулись на конный разъезд. Красных было всего десятка два, но они поскакали в атаку лавой, с криками “ура”; всадники Сундуй-гуна, в несколько раз превосходившие их по численности, немедленно побросали оружие. На Унгерна вначале никто не обращал внимания, наконец кто-то из кавалеристов подъехал к нему и спросил, кто он такой. Услышав ответ, спрашивающий, как записано в протоколе допроса, “растерялся от неожиданности”; затем, “придя в себя, он бросился к остальным конвоирам, и все они сосредоточили свое внимание на пленном Унгерне”.
За обтекаемыми протокольными формулами чувствуется потрясение этих людей, обнаруживших, что худой грязный человек в поношенном монгольском халате есть не кто иной, как сам “кровавый барон”. Наверняка они представляли его себе по-другому. Рассказывали, будто, когда Унгерн сказал им, кто он такой, первая реакция была: “Врешь!”
Начальник штаба Экспедиционного корпуса 5-й армии Черемисинов писал приблизительно то же самое: “Унгерн… лежал связанный в повозке, а по окончании схватки услыхал, что кто-то подошел и шарит в повозке, думая, что там лежат кули. Он окликнул его, а тот, в свою очередь, спросил его: “Кто ты?” Унгерн отвечал: “Генерал-лейтенант барон Унгерн”. Тогда пришедший отскочил и зарядил винтовку, а потом побежал сказать своим. После этого прибыла целая группа, и Унгерн был взят в плен”.
Кто именно захватил его, не совсем ясно. Считается, что это были конники Щетинкина, но не исключено, что Щетинкин лишь отобрал пленника у разведчиков 35-го кавполка (его командир Рокоссовский после госпиталя догнал полк буквально на следующий день), а их нечаянную заслугу приписал себе.
Как сообщается в его донесении, утром 19 августа он узнал от пленных о мятеже в Азиатской дивизии и местонахождении Унгерна, после чего всем отрядом (около 400 сабель) “двинулся к месту его дневки, имея целью, воспользовавшись в его банде разложением, захватить его”. Ближе к вечеру разведгруппа из 17 человек заметила “беспорядочную группу конных” человек до 80, которые, “стоя на месте, были чем-то заняты”. Разведчики “лихим налетом” атаковали их, при этом связанный Унгерн, лежа на подводе, командовал рассыпаться в цепь и отражать атаку, крича во весь голос: “Красные идут! В цепь!” Однако “монголы от неожиданности парализовались, что и способствовало захвату всех без потерь”.
К этому времени подоспел сам Щетинкин. После “краткого опроса” он под конвоем из 20 человек отправил пленника в штаб 104-й бригады с приказом “в случае попытки со стороны бандитов произвести нападение и отбить Унгерна расстрелять последнего в голову”[205].
Тех, кто потом его допрашивал, очень интересовало, почему он не покончил с собой. Унгерн ответил, что пытался сделать это дважды. Первый раз – в “момент пленения”, когда люди Сундуй-гуна бросились на него и свалили с коня на землю. Он тогда успел сунуть руку в карман, где всегда лежала ампула с цианистым калием, но она куда-то пропала – очевидно, “была вытряхнута денщиком, пришивавшим к халату пуговицы”. Позднее, уже со связанными руками, он каким-то образом хотел удавиться конским поводом и тоже неудачно, повод оказался “слишком широким”. В результате произошло то, чего Унгерн боялся больше всего: он не погиб в бою, как “восемнадцать поколений его предков”, а достался врагу живым[206].
Иван Павлуновский, полномочный представитель ВЧК по Сибири, хвастал, что поимка барона – его личная заслуга, он якобы все спланировал и организовал через своих агентов, но вряд ли ему можно верить. Это была скорее случайность, хотя советская пропаганда постаралась представить ее как подвиг красных бойцов. Обстоятельства, при которых Унгерн попал в плен, не афишировались, в сибирских газетах появились сообщения, будто вместе с бароном захвачен весь его штаб, 900 всадников и три боевых знамени.
