Карл Дёниц - ДЕСЯТЬ ЛЕТ И ДВАДЦАТЬ ДНЕЙ
Сегодня уже точно известно, что заговорщики просчитались, они оказались обманутыми в своих ожиданиях относительно политических последствий своих действий за границей. Требование безоговорочной капитуляции, выдвинутое нашими противниками, осталось неизменным. Кровопролитие не могло прекратиться, на что надеялись многие, только по причине смерти Гитлера. Хотя об этом тоже можно только гадать. Наиболее вероятным последствием успеха 20 июля стало бы обострение внутренних противоречий, ослабление наших позиций на фронтах либо их полный развал, безоговорочная капитуляция, пленение миллионов наших соотечественников на Восточном фронте, захват Восточной Германии и депортация ее населения русскими, иными словами, новое кровопролитие.
Я верил в то время и верю до сих пор, что заговорщики ошиблись в оценке своих целей. Придя к власти, они все равно не смогли бы предотвратить ни поражения, ни его последствий. Каким бы стало поражение в сравнении с тем, что постигло нас в мае 1945 года, остается только гадать.
Лично мне кажется вероятным возникновение легенды о том, что поражение стало причиной государственной измены кучки убийц и что война завершилась бы куда более благоприятно для Германии, если бы Гитлер остался жив. Думаю, что появление такой идеи посеяло бы больше семян раздора среди немцев, чем те, что проявляются сегодня, когда заходит речь о событиях 20 июля.
Насколько сложнее стал бы впоследствии процесс восстановления! Насколько труднее было бы немецкому народу вернуть себе способность объективной самооценки, что является необходимым первым шагом к обеспечению внутренней стабильности и соответствующего положения в огромной семье народов.
Учитывая, что заговорщики хотели (и доказали это) рискнуть жизнью ради своих убеждений, полагаю, было бы неправильно обвинять этих людей в том, что они, повинуясь зову рассудка и обладая твердой уверенностью в том, что их действия могут спасти страну, решились пойти на предательство и убийство. Но не менее неправильно было бы упрекать людей, сохранивших верность присяге и считавших своим единственным долгом сражаться до конца. И еще более серьезной ошибкой стало бы облачение любой из перечисленных концепций в пышные одежды национальной легенды. Всегда найдутся люди, которые не поверят предложенной им версии. Таким образом невозможно достичь единства, можно только усилить рознь.
Я уже говорил и повторяю сейчас, что при определенных обстоятельствах с точки зрения общечеловеческой морали могу рассматривать государственную измену с изрядной долей понимания и даже симпатии. Но я считаю чудовищной выдачу врагу военных тайн. Тот, кто это делает, переходит все границы общепринятой морали, нарушает существующие этические нормы.
Можно понять и оправдать человека, который поднимает мятеж против главы государства, которого считает виновным в несчастьях, постигших его страну. Но ни при каких обстоятельствах нельзя оправдать присвоения человеком права подвергать опасности или намеренно посылать на смерть своих соотечественников, которые имеют не больше влияния на деятельность правительства, чем он сам, перейдя на сторону врага и таким образом внося вклад в поражение своей страны. Предатель – это пария, презираемый каждым человеком любой национальности. Даже противник, которому служит предатель, не уважает его, а только использует. Любой народ, не окружающий таких предателей всеобщим презрением, подрывает сами основы существования своего государства, какое бы правительство ни стояло во главе.
21. ПОДВОДНАЯ ВОЙНА С МАЯ 1943 ГОДА И ДО КОНЦА
События мая 1943 года наглядно показали, что противолодочная оборона двух крупнейших морских держав стала значительно мощнее, чем необходимо, чтобы справиться с нашими подводными лодками. Должно было пройти много месяцев, прежде чем последние могли быть оборудованы новым вооружением, разработка которого активно велась, но до массового производства дело еще не дошло. Новые подводные лодки с высокой подводной скоростью ожидались только в конце 1944 года.
В июне 1943 года я оказался перед самой трудной проблемой из всех, которые возникали во время войны. Мне предстояло решить, должен ли я отозвать все подводные лодки со всех театров военных действий, тем самым прекратив подводную войну, или же отдать им приказ продолжать операции, быть может, в несколько иной форме, несмотря на явное превосходство противника.
На всех фронтах Германия перешла к обороне. Армия вела тяжелейшие оборонительные бои. Воздушные налеты на города Германии становились все более разрушительными. Какое влияние в создавшихся условиях окажет прекращение подводной кампании на военную ситуацию в целом? Можем ли мы позволить себе прекратить подводную войну? Имеем ли мы право, учитывая бесспорное превосходство врага, требовать от наших подводников продолжать операции?
Подводная война вынудила противостоящие нам морские державы собрать свои суда в конвои. По собственному признанию противника, для этого пришлось задействовать на треть больше тоннажа, чем если бы суда шли независимо, на хорошей скорости и по кратчайшему расстоянию, а не были вынуждены ждать сбора всех судов конвоя в определенном месте. Более того, одновременное прибытие большого числа судов вызывало длительные задержки в выполнении по-грузочно-разгрузочных операций, что снова вело к потере тоннажа. Противолодочная защита морских держав обеспечивалась тысячами эсминцев и конвойных кораблей, за нашими подлодками охотились тысячи самолетов.
Все это требовало разветвленной сети всевозможных ремонтных предприятий, доков, мастерских, баз, аэродромов, обслуживаемой целой армией гражданских рабочих и потреблявшей огромное количество электроэнергии, сырья, запчастей, оборудования. На обеспечение всего этого выделялась изрядная доля производительной способности страны. После прекращения подводной кампании все это высвободится для использования против нас где-нибудь еще. Приведу только один пример: разве мы могли позволить использовать армады бомбардировщиков, пока еще задействованных в операциях против подводных лодок, для налетов на города Германии? Ведь тогда жертвами станет гражданское население! Разве сможет подводник превратиться из непосредственного участника событий в стороннего наблюдателя, считающего, что он все равно больше ничего не может сделать, и предлагающего немецким женщинам и детям немного потерпеть?
