Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память
«… К Вам, русское офицерство и солдаты, попавшим по несчастью в район, где царят несбыточные мечты, обращаюсь я; к Вам, доказавшим свою любовь [к] Родине на полях Пруссии и Галиции; к Вам, кого [115]дети, жены, матери, невесты, все близкие, изголодавшиеся, – своими страданиями заставили вступить в ряды тех, которые подняли меч против своего же брата…
Пусть все, у кого бьется русское сердце, идет к нам без страха, так как не наказание ждет его, а братское объятие и привет [116].
Я отдал приказ своей Русской Армии: всех добровольно переходящих к нам офицеров и солдат красной армии принимать с радостью, как несчастных братьев.
Все добровольно пришедшие офицеры и солдаты – будут восстановлены в своих правах и не будут подвергнуты никаким взысканиям, а наоборот, им будет оказана всякая помощь».
В тот же день увидело свет и обращение от штаба Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего (то есть учреждения, подчиненного Лебедеву), призванное успокоить тех, кто поверил советской агитации, будто русские войска «уничтожают всех без исключения служащих в большевистских учреждениях, военных и гражданских»:
«Власть, идущая с Востока, знает, к каким бедствиям привели большевики. Она, предавая виновных законному суду, сурово карает только тех, кто старательно работает вместе с большевиками, которые в глазах ее являются государственными преступниками…
Все же граждане, любящие свою Родину, верящие, что восторжествует право и справедливость и что скоро будет восстановлена Великая Россия, не должны поддаваться провокации».
Можно заметить, как это делает Гинс, что обращения запоздали (они датированы 28 мая), однако он же свидетельствует: «Начались как раз неудачи, но офицеры переходили (на сторону войск Верховного Правителя. – А.К.). Они объясняли, что переходили намеренно во время неудач, чтобы больше было доверия к их искренности…» Но и в более ранний период распоряжения Лебедева и точка зрения Омска вряд ли способны были помешать самостоятельным войсковым начальникам поступать так, как они считали нужным. Например, Пепеляев писал: «В Перми ко мне присоединился 701 красный офицер, почти все они занимают командные должности, из них сформирована Пермская дивизия, боевая работа которой блестяща». Агитационные органы Сибирской армии также вели пропаганду в этом направлении, причем в зависимости от адресата формы ее варьировались.
Так, воззвание к «Российским Генералам, Адмиралам, Офицерам Армии и Флота, Военным Инженерам, Инженерам путей сообщения, Инженерам-технологам, Архитекторам, Техникам-строителям, Землемерам и всем образованным людям земли русской» – «стоявшим ранее во главе Великой и Мощной Нации Российской» – сочетало пафос («восстаньте, идите и победите», «начало трудно, но путь ясен и прям») с рациональными аргументами: «Вы ждете, чтобы иностранцы пришли и спасли Вас», – но «иностранцы, видя на обеих борющихся сторонах присутствие образованных классов населения, издалека рассуждая, не могут понять основных и глубоких причин нашей гражданской войны и того ярко и ясно сознаваемого всеми нами представления, что свобода, равенство и братство несовместимы с Советской властью». Лишь однажды в воззвании звучит угроза, но и она относится не к грядущему воздаянию тем, кто сотрудничал с большевиками, а к их предстоящей печальной судьбе на советской стороне, – и звучит при этом, как мы сейчас понимаем, подлинным пророчеством: «Все равно, рано или поздно Вас, если Вы только любите Россию, за одно это большевики будут уничтожать, и уж лучше встать против них с оружием в руках, чем бесславно быть избиваемыми…» Напротив, в обращениях к рядовым красноармейцам зачастую встречаются апелляции отнюдь не к патриотическим чувствам, а эксплуатация инстинкта самосохранения заставляет даже предположить, что не так уж и проигнорирован был «белой пропагандой» опыт пропаганды социалистической, шкурной, разложившей в 1917 году русскую армию:
«Товарищи, вас посылают на фронт, на смерть от пули или снаряда, посылают на муку и гибель.
– За что?
– За то, что кучка негодяев боится суда и казни и поэтому заставляет вас защищать их своею жизнью, да разве ваша жизнь дешевле жизни Лениных, Троцких и других мерзавцев и громил, которых все равно ждет виселица. Для чего вы должны умирать?
Для того, чтобы дать им лишний день сытой жизни. Не ходите на смерть. Живите в довольстве и мире между своими близкими. А когда вас силой гонят на смерть под пули, снаряды, штыки, которые разобьют вам голову, изуродуют вас и принесут вам смерть, то вы помните, товарищи, что стоит пробежать каких-нибудь версту, две, и вы спасены, вы живы, сыты, вам никто не грозит, и никакой комиссар, хоть [бы] вы ему по морде дали, до вас уже не доберется. Помните это, товарищи, – за фронтом безопасность».
Подобные мотивы звучат и в листовке «Осведверха», опубликованной в начале осени 1919 года. Подчеркивание в ней успехов на остальных антибольшевицких фронтах стремится к тому же психологическому эффекту, которого добьется в конце зимы 1920-го советская пропаганда, разрушившая Северный фронт генерала Миллера. Подобно тому, как большевицкие агитаторы подчеркивали, что все контрреволюционные армии потерпели поражение и «Северяне» остались в одиночестве, – «Осведверх» почти полугодом раньше взывал:
«Солдаты красной армии!
Почаще оглядывайтесь назад!
Там у вас в глубоком тылу Добровольческая армия Генерала Деникина шаг за шагом продвигается вглубь Советской России. Киев взят… Ваш флот в Кронштадте расстреливается; лучшие суда потоплены; город бомбардируется. Наша северная армия продвигается на Вологду… Железные дороги, идущие от Поволжья в Сибирь, каждую минуту могут быть перехвачены. И ваши войска, протянувшиеся тонкой кишкой вглубь Сибири, будут отрезаны.
Оглянитесь назад!
Не останавливается в своем движении вперед Армия, сражающаяся за народные права – за Учредительное Собрание. А навстречу ей из глубины России поднимаются крестьянские восстания…
Оглянитесь назад!
На гибель заманили вас сибирским хлебом народные комиссары.
Сдавайтесь, пока не поздно. У нас вас ждет братская встреча, а не расстрел».
Впрочем, нельзя не заметить, что если самостоятельность войсковых начальников в каких-то случаях оборачивалась милосердием к пленным и перебежчикам (при поддержке из Ставки или без такой поддержки), то та же самостоятельность в случае озлобленности или просто излишней суровости начальника могла привести и к обратному результату, и никакие распоряжения «сверху» не защитили бы в должной степени ни пленных, ни мирное население занимаемого войсками района.
