Галина Артемьева - Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины
— Ты, конечно, не разрешишь мне видеться с детьми? — спросил муж.
Что содержалось в его словах? Неужели надежда?
— Я очень прошу тебя общаться с детьми, просто настаиваю на этом, — сказала я.
Но он появлялся очень редко. Не чаще раза в полгода. Он не оставил никаких своих координат. Я просила, но он не дал адреса, по которому его можно найти.
Однажды, через год после развода, он как-то зашел повидать детей. Их не было дома. Он был слегка навеселе.
— Ну, что ж ты! — сказала я.
— Вера, не горячись! — ответил бывший муж.
Значит, Вера.
Уходя, он достал из кармана куртки носовой платок. Я закрыла дверь и увидела случайно оброненную им бумажку. Это было уведомление о необходимости срочно погасить задолженность по квартплате на имя Подкопаевой В. М. Был там и адрес: ул. Кирова…
В.М. — значит вот она, Вера.
Я спрятала бумажку. Это был мой единственный шанс найти отца моих детей, если возникнет необходимость.
Сон. Стелла
Я устала. Спала без снов. Просыпалась без радости. Не было прежде со мной такого.
Однажды приснилась мне Стеллочка. Красивая, степенная, спокойная.
— Ты здесь? — спросила я, не веря своему счастью.
Она кивнула.
— Ты вернулась?
— Нет, — покачала она головой.
— Тебе там хорошо? — спросила я.
— Очень спокойно, — сказала она.
— Возьми меня к себе. Я так устала, — попросилась я.
— Ну нет. Тебе еще рано, у тебя тут столько дел — они еще и не начинались, — ответила Стеллочка своим солидным докторским голосом.
И я проснулась…
Больница
Ни развод, ни трудовые порывы даром никому не проходят. В феврале 1995-го я очутилась в больнице. Откладывать было нельзя. В последний момент успела остаться в живых. И то — получилось две операции подряд. И даже клиническая смерть.
Медленно выкарабкивалась.
А что для всех нас была моя больница? Отсутствие частных уроков. Отсутствие любых подработок. А на зарплату тогда было не прожить. И еще врачу, который меня оперировал, тогда уже полагалось дать сколько-то сотен долларов.
Когда я попала в больницу, ко мне в гости как раз приехали две англичанки, с одной из которых, руссисткой Джоан Смит, я уже подружилась настолько, что и она гостила у меня, и я у нее. Она заранее попросила разрешения приехать на неделю с подругой. Я ж не думала, что попаду в больницу. И вот они приехали. Их поселили в комнату, некогда служившую нам спальней. У Оли даже было сколько-то денег, выделенных мной на прием моих гостей. Она купила все, что нужно им для завтраков. Мюсли, сыр, хлеб, кофе, молоко. Обедать и ужинать они собирались в городе.
Самим детям оставалось на еду очень мало. Но — гости есть гости. Так уж вышло. Что уж теперь.
Однажды завтракают они, а Пашка, неравнодушный к молоку, говорит сестре:
— Оль, я тоже молока хочу.
Олька делает большие глаза, мол, после поговорим. Но тому приспичило:
— Хочу молока.
А на какие шиши она купит ему молоко?
И тут подала голос одна из англичанок. Она хорошо говорила по-русски.
— Оля, — сказала она, — сходи в лавку и купи брату молока.
Слово «лавка» сразило всех наповал.
Не было «лавки», не было денег. А были две гостьи, так и не понявшие всю степень нищеты, в которой мы оказались в тот момент.
Так у нас и повелось потом. Если речь шла о чем-то несбыточном, говорить: возьми деньги, сходи в лавку…
Было и другое.
Позвонил мой друг из Питера. У меня есть в Питере два замечательных друга. Вот и позвонил один из них, Боря Косолапов.
— Как мама? — спрашивает.
— Мама в больнице, — уныло отвечают дети.
И вот на следующий день к нам в дверь звонят:
— Откройте, ребята, я от Бори Косолапова.
Незнакомый человек протянул детям деньги, двести долларов:
— Вот, Боря просил передать, чтобы вы купили себе поесть. Маме не говорите.
Но они, конечно, сказали маме. Эти деньги мы и отдали потом врачу. Раз уж полагалось.
Спасибо, Боря!
Дружба — одно из главных чудес света.
Март 1995-го — смерть папы
Меня только выписали из больницы. Я начинаю ходить. Потихоньку, чуть-чуть. Из дому еще выходить боюсь, но по квартире передвигаюсь.
Звонок из Каменки. Папа умер.
Последняя наша встреча, когда он приехал к нам со своей женой, прощальная… Мы-то думали, что увидимся еще… Не пришлось.
Папочка тогда сказал мне:
— Галенька, ты самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо встречал.
Как мне важны были его слова! И как мысль о папе поддерживала меня в трудные минуты жизни!
Я просто старалась соответствовать.
В ту же встречу его жена, оставшись со мной наедине, скажет:
— Марк Иосифович считает, что все его болезни от того, что он мало тебе уделял внимания. Что за это ему наказание.
Он ей это часто повторял в последние годы.
Но она и не знала, как много внимания уделял мне папа, когда она еще не появилась в нашей жизни, как много мне дал, как целый мир подарил… Она ничего не знала про нашу дружбу, наши игры… Она даже ничего не знала про его письма-воспоминания.
Передо мной папочка ни в чем и никогда не был виноват. Просто им всем, моим дорогим, выпала на долю жизнь, полная лишений.
Папы не стало, а я не смогла даже проститься с ним, поехать на похороны.
Я помню его живым. Только живым. И, когда трудно, прошу помочь. И помощь приходит. Появляются силы.
Хотелось бы получить на память от папы хоть какую-то его вещичку, но видно, мне не положено. Несколько фотографий передала мне та, которая вполне могла бы быть мне мачехой. Могла бы, но даже на это ее не хватило. Передала фото — те, что когда-то посылали мы с Танюсей папе. Так вот они ко мне вернулись. Из тех, что у меня не было, фотография маленького Тимочки, старшего папиного брата и моего братика Гришеньки на руках бабушки. Папина супруга почему-то решила, что должна прикоснуться к нашей истории, и на всех фото сделала собственноручные надписи. Про фото Гришеньки с бабушкой написала: «Галя с бабушкой Бертой»…
У меня сами собой, как стон, вырвались стихи. Пусть будут.
У нее, конечно, были на то причины:
Редко водятся в наших краях мужчины,
Редко кто согласится жениться — не просто спать,
Ну, а дети чужие — у них есть мать…
Хоть бы мачехой стала дочке его!
Но жадна: не отдаст ничего своего.
«Мой» — и точка.
А сердце болело и ныло…
Не тоска ли по дочке тебя убила?
Папочка-а-а…
Вспоминаю, как маленький Пашенька плакал, прощаясь с дедом:
