Алексей Варламов - Шукшин
«Странной, неожиданной» назвал в мемуарах смерть Шукшина и Василий Белов. И сколько ни проходит лет с того дня, вопрос все равно остается открытым, и практически каждый, кто знал Шукшина, к этой теме возвращается, излагает свою версию и добавляет свои штрихи.
«Когда ночью на “Мосфильме” доснимал последние кадры “Земляков”, кто-то вдруг крикнул с улицы: “Шукшина убили!” — рассказывал в интервью Валентин Виноградов. — Я выскочил во двор, а наутро сразу побежал в партком. Там мне сказали, что Вася умер от разрыва сердца. Но тот крик “Шукшина убили!” не давал мне покоя. Я сразу вспомнил, как Вася, приезжая в гости, рассказывал мне, что когда он после дневных съемок засыпал на корабле, то слышал разные подозрительные звуки, странные шелесты. Его рассказы об этом были как обнаженный нерв, мрачные, экспрессивные, с надрывом. Поэтому я и не мог поверить, что он умер сам. Один из редакторов картины “Они сражались за Родину” намекнул мне, что Шукшина отравили. Вскрытия не делали, пускай не врут. Поэтому утверждать что-то конкретное очень сложно. В России вообще хватает загадочных смертей».
О тайне этой смерти говорил в интервью журналистке «Известий» Елене Ямпольской и актер Николай Бурляев:
«— Насколько мне известно, вы часто говорите о том, что Шукшин не умер естественной смертью, но был убит. И ссылаетесь на Сергея Бондарчука.
— Когда я делал фильм о Лермонтове, я сказал Бондарчуку: “Удивительная закономерность: как только поднимается пророк на Руси, его убивают. Пушкин. Лермонтов… Двадцатый век: Есенин, Маяковский. Игорь Тальков, убитый на эстраде. Почему-то только в это сердце стреляли. Вся наша пошлая эстрада тащит страну на дно, а стреляли именно в этого человека, по чьим песням молодежь заново открывала Россию… А Высоцкий?! Медик, делавший вскрытие, говорил, что такое могло быть только от яда…” И вдруг Сергей Федорович говорит: “А Шукшин? Это тоже убийство, и я знаю, кто его убил”.
— И кто же?!
— Я спросил. Он не ответил.
— Но зачем могло понадобиться убивать Шукшина? Дважды лауреат Госпремии, орденоносец, он в диссидентах не ходил.
— Не знаю. Это версия. Не подтвержденная, но об этом многие говорят. Ему не дали сделать “Разина” — фильм по роману “Я пришел дать вам волю”. Помню, я был у тогдашнего руководителя Госкино Ермаша — по поводу моего “Лермонтова”, но тогда же поднял вопрос о запрещенной им работе Глеба Панфилова “Жизнь Жанны д’Арк”. И нечаянно надавил Ермашу на больную мозоль. Говорю: “У Глеба потрясающий сценарий. Не дайте, чтобы получилось, как с Шукшиным”. Тот аж поднялся с кресла: “Ладно, ты лучше думай о своем Лермонтове! Тоже мне, ходатай!”».
КОМУ ДАЮТ ЧИТАТЬ ПРОТОКОЛЫ — НЕ ЖИЛЕЦ
Что же касается того, кто мог это убийство совершить, опять же версии расходятся: КГБ, чиновники, завистники, конкуренты, масоны. Больше всего размышлений на эту тему оставил Анатолий Заболоцкий. В одном из вариантов воспоминаний о Шукшине, а точнее, в дополнениях к уже опубликованным мемуарам «Шукшин в кадре и за кадром», он написал о том, как во время своего приезда на Дон несколько лет спустя после смерти Василия Макаровича встретил незнакомого человека, который «нервной скороговоркой» представился Алексеем и рассказал о том, что был в составе группы эвакуации на пароходе «Дунай». «Мы прибыли в начале четвертого и должны были перевезти тело в Волгоград. Уже на “Дунае” нам велено было оставить его в каюте до приезда врачей. Он лежал ничком поперек койки. Мы положили его нормально, сняв верхнюю одежду и сапоги. Тело было уже полуокоченевшее… закрыли его одеялом, а сапоги и тапочки поставили там, где они стоят на снимках, опубликованных в печати и в вашей книге. В каюте был кавардак; кроме нас, приехавших за телом, там был какой-то мужик — широкоплечий, невысокий, с головой, посаженной без шеи в туловище. Уходя, запомнил его слова: “Идиоты, наведите порядок!” С тех пор судьба Шукшина меня зацепила… Не задавайте мне вопросов. Я сообщил вам факты, потому что просмотрел иллюстрации в вашей книге “Шукшин в кадре и за кадром”».
А дальше последовал комментарий самого Анатолия Дмитриевича:
«Внезапно простившись, он ушел и растворился в многолюдье. Глядя ему вслед, я не чувствовал потребности задавать вопросы… Много позже (когда Панкратов-Черный пересказал свой разговор с Георгием Бурковым, в котором тот поведал о насильственной смерти Макарыча — инфарктным газом, пахнущим корицей, — и просил обнародовать сей факт только после его, т. е. Буркова, смерти, что Панкратов-Черный и сделал) я вспомнил слова Алексея на берегу Дона и мне стало понятно, почему Георгий явно нервничал, когда я упорно просил: “Расскажи о последней встрече твоей с Макарычем! Ты же видел его последний”. Всякий раз Георгий излагал мне другой ход события. Ясно было — Георгий уклонялся, чего-то недоговаривал и почему-то ему самому было тошно…
Схема гибели Макарыча, вероятно, была такова. Предположим, что кому-то из работников группы или журналистов, кои в последние дни густо кружились вокруг шукшинской каюты, некто поручил изъять записи Шукшина или текст пьесы “ Ванька, смотри!”. Возможно, то был один актер окружения, которого Макарыч давно вычислил как чьего-то соглядатая и сказал о том в нашей последней беседе. И вот, допустим, “порученец” проникает в каюту Шукшина, чтобы взять потребную рукопись, но в известном похитителю месте ее нет; тогда он начинает рыться среди книг и “выходит из графика” — входит Шукшин и видит в своей каюте субъекта, которого знает в лицо. Помня горячность Макарыча, можно предположить, что возникла потасовка. “Искатель” гадко вляпался и решает уложить хозяина каюты без сознания — стреляет, скажем, из газового пистолета или баллончика. Заслышав издали возню, является Бурков. Убрать второго — как-то слишком (задания такого нет; а может, и отрава кончилась в баллоне). “Искателю” провал его грозит разоблачением, тогда он обещает Буркову: “Ляпнешь, сдохнешь!” Обет молчания доконал душу Буркова… Шли годы. Георгий стал проговариваться, особенно при подпитии. В конце концов попал в больницу — тот же диагноз: “сердечная недостаточность” и — на тот свет… Ох, как много людей, знавших правду, ушло со света белого молча! А мне, коль моя версия грешна, то за нее отвечать придется на том свете…
Шукшин умер, как лаконично выразился Валерий Гаврилин в недавно изданном его дневнике: “Люди, говорящие правду, умирают не от болезней”.
Макарыч писал пьесу для русских и о роли “доброхотов”, калечащих простодушную нацию. Только смерть его позволила С. В. Викулову, главному редактору журнала “Наш современник”, изменив авторское название “Ванька, смотри!” на нейтральное “До третьих петухов”, сразу же опубликовать пьесу. Однако ни один театр державы, а их только в Москве больше двухсот, не поставил этой пьесы, а критические стрелы в ее адрес до сего дня летят.
