Эдвард Радзинский - Похищенное дело. Распутин
Но Ники сомневался: «9 сентября… Я должен обдумать этот вопрос… Мнения Нашего Друга о людях бывают иногда очень странными, как ты сама это знаешь, поэтому нужно быть осторожным, особенно при назначениях на высокие должности».
А в это время Рубинштейна в тюрьме уже допрашивали следователи Особой комиссии по преступлениям в тылу. И вскоре в обществе начинали распространяться слухи о том, что Рубинштейн – тайный банкир царицы, которого с ней свел Распутин, что через него она переправляет деньги своим обнищавшим в войну немецким родственникам.
Никаких документов, подтверждающих этот слух, нет. Но Аликс не осталась безучастной к судьбе Рубинштейна (в отличие от Манасевича). К призывам к царю о новом министре добавились ее настойчивые требования освободить злосчастного банкира.
Николай недолго выдерживал этот напор, и 18 сентября Протопопов, к полному изумлению Думы, был утвержден в должности главы МВД. Аликс посылает Ники конспект его беседы с новым министром – естественно, от имени «Нашего Друга».
«27 сентября… Держи мою записку перед собой. Наш Друг просил тебя переговорить по поводу всех этих вопросов с Протопоповым…» И вторым в этом списке (до вопроса о градоначальнике Петрограда!) значится вопрос о Рубинштейне. Она пишет: «Рубинштейн – выслать» (то есть освободить из тюрьмы и, главное, – прекратить следствие).
Так она беспокоилась о судьбе банкира.
Апофеоз
Нет, не зря певица Беллинг описала «царственную осанку» Распутина! Со времен русских императриц XVIII века фаворит не достигал такой силы. И большая Романовская семья, и двор, и министры противостояли ему исподтишка, надеясь только на тайный заговор, – открыто выступать не смели. Генерал Климович, арестовавший Манасевича, тотчас слетел с поста; дни Штюрмера, осмелившегося тайно интриговать, были сочтены… «Наши» – царица, Вырубова, Распутин и новый министр внутренних дел с подчиненной ему тайной полицией – собрались править Россией.
И мерило лояльности для царицы – по-прежнему «Наш Друг». Всякое недоброжелательство к нему карается. Так она просит Ники сменить Петроградского градоначальника Оболенского, который вместе с сестрой-фрейлиной посмел выступать против Распутина. Оболенского тотчас обвинили во взяточничестве! И столичный градоначальник, генерал-майор свиты Его Величества, потомок древнейшей княжеской фамилии, унижался, в прямом смысле слова плакал перед мужиком!
Из письма Аликс «28 сентября… Подумай только: Оболенский выразил желание повидать Нашего Друга, послал за Ним великолепный автомобиль… Вначале он очень нервно Его принял, затем стал говорить все больше и больше, пока, в конце концов, не ударился в слезы… Тогда Гр‹игорий› уехал, так как Он увидел, что наступил момент, когда душа совершенно смягчилась… Он во всем станет слушаться советов Нашего Друга… Затем он показал аккуратно перевязанную пачку всех 20 писем с прошениями, которые Наш Друг ему за эти годы присылал, и сказал, что он постоянно делал все, что было в его власти… Я не могу представить себе, как это он, этот гордый человек, мог сдаться… Наш Друг видит великий духовный смысл в том, что человек такой души, как Оболенский всецело обратился к Нему…»
Князь выплакал прощение. О взятках как-то сразу забыли, он получил почетное назначение на фронт – командиром бригады.
Сколько их – гордых – тогда сдались! Но можно представить, как, унижаясь, они ненавидели могущественнейшего мужика.
«Мама, держись посередке»
Итак, появился новый министр внутренних дел – с начинавшимся прогрессивным параличом. Своеобразный символ тогдашней власти…
В отличие от предшественников он был уже подготовлен к общению с Распутиным. Белецкий показал: «В своих сношениях с Распутиным он был не новичок… не из тех, которые сходились с Распутиным, считая его за простого человека, и на этом попадались».
«Царскосельский кабинет» мог быть доволен – нашли послушного министра, которого к тому же любит Дума. Распутин говорил Манасевичу: «Мы ошиблись в Толстопузом, потому что он тоже из этих дураков правых. Я тебе говорю – все правые дураки. Вот теперь мы и взяли между правыми и левыми – Протопопова». А царице мужик сказал о думских парламентариях: «И праве у нас дураки, и леве. Ты, мама, держись посередке».
Но каково же было изумление «кабинета», когда Дума с яростью встретила назначение своего вчерашнего любимца, – и только потому, что за ним стояли царица и Распутин. Ни впавший в маразм Горемыкин, ни Штюрмер, ни будущие премьеры – никто не вызывал у депутатов такой ненависти, как вчерашний их коллега.
Из показаний Ручкова: «Если бы Протопопов был убежденный противник, я не погнушался бы иметь с ним дело… Но Протопопов сделал вольт не по убеждениям, а по соображениям карьеры через темных посредников – Бадмаева, Распутина…» В Думе моментально вспомнили странное свидание Протопопова с немцем Вартбургом – и связали с новым назначением.
Но несчастные «цари» не понимали, что случилось.
Из показаний Вырубовой: «Когда в печати и обществе раздались голоса против… Государь удивлялся, каким образом человек, избранный Думой в товарищи председателя и затем в представители от Думы за границу, через какой-нибудь месяц мог оказаться негодным… После доклада (царю или царице. – Э. Р.) Протопопов иногда заходил ко мне. Он… производил впечатление очень нервного человека и жаловался на то, что все его преследуют».
Между тем странности нового министра становились все заметнее. Припадки тяжелой неврастении заставили его (как он сам показал в Чрезвычайной комиссии) обратиться к знаменитому психиатру Бехтереву.
Однако еще одного своего «врача» Протопопов от следствия утаил. Но мог ли он не обратиться к Распутину, который считался великим целителем? Так что, видимо, и «Наш Друг» принимал участие в облегчении страданий несчастного министра. И не оттого ли зависимость Протопопова от Распутина была глубокой, личной?…
Протопопов в это время был очень одинок – красотка Шейла его бросила.
Из показаний Лунц: «Вернувшись из-за границы, мой муж остался недоволен тем, что я бываю у Протопопова». И тут же она добавляет простодушно: «Когда Протопопов устроил право на жительство в Петрограде моим отцу и сестре, я перестала бывать у него».
И здесь, видимо, Распутин позаботился о Протопопове – одна из поклонниц «Нашего Друга» избавила министра от одиночества. Причем эта дама, судя по донесениям агентов, была в свое время весьма близка к Распутину. Теперь же она была весьма близка к царскосельскому «теневому кабинету»…
