Елена Чумаева - В районной больничке рядом с Москвой
— Проводите больного к выходу, госпитализировать его не будем.
— Ну, а я что говорила? А то “почему не переодели”... Я ж сразу вижу: кого покладут, а кого … Эх, жизня наша! — вздохнув, нянечка тихонько взяла бомжа за руку. — Пойдем, милок.
Пытаясь отделаться от чувства чего-то гадкого, оправдываюсь про себя: “Все равно мест в палатах нет, а в коридоре что хорошего лежать?”. Хотя в любом случае в коридоре лучше, чем на улице или в грязном подвале. Но об этом стараюсь не думать.
Возвращаюсь в отделение: тишина такая, какая бывает только во время дежурства Аллы. Как она добивается, чтобы никто не храпел, не ворочался, не кашлял, — ее тайна. Мышкой шмыгаю в дверь операционной. Люда вся в делах — драит операционную. Уже мало что напоминает о разгроме, который царил здесь всего пару часов назад.
— Ну, что, обошлось? Шить не надо? — дежурный тревожный вопрос.
— Не надо, — отвечаю с нажимом.
Людка сразу улавливает какой-то подвох:
— Точно не надо?
— Надо — не надо, уже отпустила, — раздражаюсь зря на неповинного человека.
— Ну, отпустила — так отпустила. Я домываю и ложусь, — обиделась Людка. Обозначает: “Нечего здесь ждать, иди к себе”.
Ухожу. Помыться не удалось. Не дежурство, а одна большая помойная яма! У себя в ординаторской устраиваюсь на продавленном десятилетними посиделками диване. Хорошо еще, что сейчас лето: хоть из окна не дует. Замираю и почти засыпаю. Но не тут-то было! Не прошло и пятнадцати минут приятного затишья, как мой так и не начавшийся сон был прерван сильными короткими стуками в дверь. Алла! Как собачка отзываюсь на сигнал:
— Иду.
Открываю дверь — никого. Странно. Но в палате в конце коридора улавливаю какую-то непонятную возню. Не торопясь, направляюсь туда и вижу нечто необъяснимое: на полу лежит довольно полный пациент, а над ним, стоя на коленях, копошится медсестра. Почувствовав мое присутствие, Алла отрывисто обрисовывает ситуацию:
— Диабет, кома.
Понимаю, что больной потерял сознание в результате диабетической комы, а Алла как опытный сотрудник — этого у нее не отнимешь, — не дожидаясь моих назначений, берет у него кровь на сахар. Эти мысли проносятся в мозгу за секунды, и я практически сразу спрашиваю:
— Сколько?
Для Аллы вопрос понятен: “Сколько сахара в крови?”. У нас современный индикатор, дающий результат почти мгновенно.
— Три.
Это очень мало, надо вводить глюкозу внутривенно. В это время у мужчины начинаются судороги, как бывает при низком содержании сахара в крови. Его тело начинает колотиться об пол, лицо краснеет, челюсти сжимаются. Обычно при таком состоянии мы боимся, как бы больной не задохнулся от того, что запавший язык перекрывает горло.
— Быстрее, — падаю на колени рядом с Аллой, с трудом пытаюсь повернуть голову мужчины набок. — Алла, дай что-нибудь, чтобы челюсти ему раздвинуть и вытащить язык!
Алла проворно вскакивает и молнией хватает с чьей-то тумбочки алюминиевую ложку и передает мне.
— Я в процедурку за глюкозой, — она умчалась, а я тщетно стала пытаться всунуть ложку между челюстями больного.
Пациенты палаты молча наблюдали за нами, ничем не пытаясь помочь. Хотя чем поможешь? Примчалась со шприцем Алла, почти с разбега вколола инъекцию. Судороги прекратились, но лицо мужчины оставалось красным и челюсти сильно сжатыми.
— Дайте-ка, — Алла бесцеремонно выхватила из моих рук ложку, одной ладонью обхватила голову пациента сверху, а другой с силой ткнула ложкой между зубами. Послышался скрежущий звук, и ложка прошла в полость рта. После этого мы уже вместе вытащили и фиксировали язык. Лицо больного постепенно сделалось светло-розовым, сознание возвратилось. С помощью других пациентов мы переложили его на кровать, освободили язык. С трудом отдышавшись, я попросила медсестру:
— Ал, измерь еще разок сахар.
— Да я так вижу — норма, — отмахнулась она.
— Но ты все-таки измерь, мне в историю написать надо.
Нехотя Алла встала со стула, медленно ушла за прибором. Нетеплое отношение ко мне обеспечено. Возвращенный к жизни больной завозился на своей кровати, что-то спросил. Я попросила вежливо:
— Повторите, пожалуйста. Я не расслышала.
К человеку, которому помог, некоторое время испытываешь что-то вроде нежности. Потом это чувство проходит.
— Что вы наделали? — буквально крикнул больной с упреком.
— А что такое? — бодро спросила входящая в палату Алла.
— Мой зуб!
— И что? Нормальный зуб, — не смущаясь, Алла вытащила из кармана осколок зуба.
— Алла! — я в растерянности не знала, что и сказать.
— А что такого? Человеку жизнь спасли, а он — зуб. Благодарить должен.
— Благодарить? Да я вас под суд!
Но с Аллой не поспоришь. Она невозмутимо приблизилась к кровати больного, держа в руке поднятую вверх иглу. Взгляд пациента буквально приковался к этому маленькому металлическому инструменту (просто Фрейд какой-то!), слова замерли у него на языке, он молча протянул руку для укола. Несколько секунд, и Алла выдала результат:
— Пять с половиной3.
Не давая опомниться больному, она повернулась ко мне и поучительно произнесла:
— А мог быть ноль!
Устрашающие слова прекратили дискуссию. Мужчина замолк и, вероятно, про себя благодарил судьбу.
— Если что — крикните погромче, — благосклонно разрешила Алла напоследок и гордо, как крейсер, выплыла из палаты.
Я еще некоторое время посидела рядом с больным, понаблюдала за его улучшающимся состоянием и тоже отправилась к себе в ординаторскую.
За окном стало светлеть. “Спать или не спать — вот вопрос”, — ложиться, чтобы через сорок минут вставать и начинать делать утренний обход? Не логично. Чем же заняться? Ах, да! Я же еще не сделала запись в журнал дежурств. Что же написать? И главное — как? Как все было на самом деле — нельзя: у прокурора не пройдет. Поэтому получилось вот так:
“В период дежурства:
1. Произведена первичная хирургическая обработка век. Пациент такой-то, история болезни такая-то. Пациент по желанию родственников продолжает лечение в ЛПУ (лечебно-профилактическом учреждении) г. Москвы.
2. Оказана амбулаторная помощь пациенту без определенного места жительства, пациент отправлен по месту проживания.
3. Проведены срочные лечебные мероприятия пациенту стационара с сахарным диабетом. Пациент чувствует себя удовлетворительно”.
Несколько сухих, просто-таки высушенных строчек и… И все. А что еще? Ведь это было всего лишь обычное тривиальное ночное дежурство в обычной, чтоб не сказать — затрапезной, районной больничке, совсем рядом с Москвой.
1 Как я потом узнала, место в этой больнице, где положено сжигать все отрезанные части человеческого организма и весь использованный ватно-марлевый материал
