Одри Салкелд - Лени Рифеншталь
Но любопытно, что сами-то страстные лыжники и альпинисты-профессионалы косо смотрели на новый жанр. Больше даже, как раз из среды «больных» горами и вышли самые закоренелые недоброжелатели. Очевидно, они попросту ревновали, что любители проникли в ту священную область, которую они привыкли считать своей территорией, опасались наплыва чужаков.
* * *Лени Рифеншталь приходила в себя после операции в берлинской клинике, когда на четвертый день сестра милосердия огорошила ее известием, что к ней пожаловал гость.
— Но ведь никто не знает, что я здесь! — сказала она.
Тут вошел Арнольд Фанк и положил на ее постель сверток.
— Я вам кое-что принес, — смущенно сказал он. Это был сценарий нового фильма, на титульном листе которого было выведено: «Священная гора». Написано для танцовщицы Лени Рифеншталь».
…В своей первой книге, посвященной д-ру Фанку, Лени Рифеншталь признавалась, что в тот момент была бессильна выразить словами все то, что чувствовала. Ее переполняла бурная радость, что ее самое сокровенное желание сбылось, да еще так быстро — и с трудом сдерживала слезы, прикованная к постели, она была еще так слаба! А что, если лечение вообще кончится неудачей? Даже подумать страшно!
Три мучительных месяца она пролежала в госпитале с загипсованной ногой, думая-гадая, будет ее колено сгибаться или нет. По ее словам, Фанк, абсолютно уверенный в благополучном исходе, приходил к ней в палату каждый день и проговаривал с нею сцену за сценой предполагаемого фильма. Ее бой-френд — теннисист Отто Фройтцхайм — засыпал ее любовными письмами и цветами; но до Лени дошел слушок, будто он крутит амуры со своей приятельницей по теннисному корту, и, воспользовавшись ситуацией, Рифеншталь разорвала помолвку.
Но вот наконец настал день, когда сняли гипс и выздоравливающей разрешили встать. Слава богу, все прошло удачно! Колено сгибалось, как ему и положено, и вскоре Лени была активна, как и прежде, и возобновила свои занятия танцем. Как раз перед Рождеством она явилась к Фанку на кинопробы — еще один барьер, который требовалось преодолеть.
Во-первых, ей не потребуется весь этот сценический грим, строго сказал Фанк, едва она переступила порог его фрейбургской студии. Это вам не танцевальное выступление: ему нужен был естественный облик артистки, а не внешний блеск: этот последний сделает сама кинокамера. Однако же первые отснятые кадры привели Лени в ужас, едва она увидела их. Кто это странное безликое существо, которое явилось перед нею на белом полотнище? Она едва могла узнать себя и чувствовала, что это знаменует собой конец всего. Но доктора Фанка это не смутило. Он обещал Лени, что постановка камеры под разными углами и различное освещение быстро поставят все на свои места. Так оно и вышло. Лени получила свой первый урок техники съемки, и, как всегда, она жадно впитывала в себя знания.
К этому времени ей стало ясно, что чувства, которые испытывает к ней доктор Фанк, не такие уж отеческие, как она могла бы того пожелать. Да, признается Лени, он ей нравился — но это был не тот мужчина, чтобы разделить с ним постель. Она была с ним в дружеских отношениях, но сохраняла твердую дистанцию: работа в ее различных аспектах — это одно, а личная жизнь — совсем другое, прошу не забывать! Фанк был человеком образованным — настоящим savant[9]; на Лени производили глубокое впечатление его гибкая эрудиция и знание современного искусства, равно как и его профессиональный талант. Да, у него можно и должно будет много чему поучиться! Конечно, благодаря силе собственной личности Лени Рифеншталь осталась бы в числе самых ярких представителей своего поколения вне зависимости от того, какой бы области деятельности она посвятила себя, и уж тем более — встретила бы она на своем пути д-ра Фанка или нет. Но факт остается фактом: он заложил в ней основы ее зрелого менталитета, и можно сказать с уверенностью, что, не встреть она на своем пути Фанка, ее карьера пошла бы по совершенно другому пути.
К концу 1924 года контракт был благополучно подписан. Лени предназначалось 20 тысяч марок за ведущую женскую роль; ну а главная мужская предназначалась Тренкеру, который к тому времени как будто примирился с идеей. Съемки должны были начаться в Швейцарии аккурат после Нового года и продолжаться примерно три месяца. Такое щедрое вознаграждение стало возможным благодаря тому, что Фанку удалось убедить УФА, что горный фильм прописанным сценарием будет иметь коммерческий успех. Студия согласилась поддержать проект солидной суммой в 300 тысяч марок. Но даже при этом ничто не могло убедить Фанка работать в огромном студийном комплексе УФА близ Берлина. Все, что ему хотелось, так это удрать в горы с собранной им маленькой командой. И то сказать, в глубине души он по-прежнему не преодолел в себе комплекс чужака в кинематографии…
Перед съемками как раз оставалось достаточно времени, чтобы Лени выучилась ходить на лыжах. Лени и здесь не хотела ударить лицом в грязь (точнее, в снег) — при том что по условиям контракта она приглашалась в первую очередь как танцовщица. Ни слова не говоря Фанку, она помчалась в Доломитовые Альпы, где Луис Тренкер в компании с еще одним кинооператором, заслужившим доверие Фанка — Хансом Шнеебергером, — работал над некоторыми предварительными лыжными сценами. За свои ловкие забавные акробатические прыжки на лыжах Шнеебергер стяжал у всех прозвище Снежной блохи. Оба мужчины только рады были, на время отложив работу с кинокамерой, давать Лени уроки лыжного спорта, и все отправились к перевалу Фальцарего.
Предвкушая, как удивлен будет д-р Фанк ее ловкими фигурами на лыжах, Лени с радостью летела вниз под горку. Ничего, что она не раз плюхалась лицом в снег — это только подзадоривало ее как ничто другое! Кто бы мог подумать, что спуск с горы так щекочет нервы! Пренебрегая любой опасностью, она готова освоить любой спуск, пусть даже самый крутой, и, хотя оба наставника расшибались в лепешку, чтобы умерить ее пыл, ничто не могло удержать ее.
«О, какое это было торжество — лететь с холма на лыжах! — писала Лени Рифеншталь. — …И вдруг, когда я находилась на пике наслаждения, случилось несчастье. Кончик моей левой лыжи застрял в снегу, лыжа повернулась, и я полетела кубарем. Лодыжку мою пронзила острая боль, Тренкер и Шнеебергер почти мгновенно оказались рядом, протягивая руку помощи, но я попросту не могла наступать на ногу. Сомнения не было: я сломала лодыжку».
Все трое со страхом взирали друг на друга. Первая мысль: а как же фильм? Что скажет Фанк, когда узнает?!
Солнце клонилось к закату. Тренкер помчался в Кортину за санями, а Шнеебергер, в наступающей тьме, взвалил пострадавшую себе на спину и пустился в длинный многотрудный путь в долину, чтобы выиграть время и ускорить помощь. Дул резкий, пронизывающий ветер, свистя вдоль склонов и кружа поземкой. Сгибаясь под ношей, Шнеебергер спотыкался, поскальзывался на насте, и тогда оба летели в снег головами вперед. В конце концов они не смогли дальше двигаться, сели на корточки на лыжах, ожидая возвращения Тренкера. Морозило, но холод никак не мог унять боль в ноге у Лени.
