Иван Майский - Перед бурей
ских армий своим «глубокомыслием» отнюдь не уступали
плодам вдохновения скромного сибирского офицера2.
Купцы, то есть лавочники всех рангов—крупные, сред
ние и мелкие, составляли, если можно так выразиться,
«второе сословие» нашего города, раболепствовавшее перед
военными, но жестоко эксплоатировавшее городскую бед
ноту и окрестных казахов. Омская «буржуазия» тех вре
мен являла собой страшное зрелище. Это была еще «бур
жуазия» периода первоначального накопления — грубая,
неотесанная, безграмотная, с дикими нравами и свирепыми
удовольствиями. Подвыпившие купчики били зеркала в
ресторанах, лезли с сапогами в ванну из шампанского, с
гиком и свистом на бешеных тройках давили людей на
улицах города, а по нонам ездили в соседние деревни
Захламино и Черемушкино, где устраивали оргии и изби
вали местных крестьян.
Наконец, мещане представляли собой своего рода «третье
сословие». Это были в большинстве кустари, мастеровые,
приказчики, огородники, извозчики, водовозы, ассенизаторы
и т. д. — все мелкий люд, так или иначе обслуживавший
потребности первых двух «сословий». Жили мещане по
1
каждого месяца.
2
датскую песню:
В царской России жалованье чиновникам выдавали 20-го числа
В кайзеровской Германии, например, я слышал следующую сол
Reserve hat Ruhe,
Reserve hat R u h .
Und wenn Reserve Ruhe hat,
Dann hat Reserve R u h .
Это в переводе означает: «Резерв имеет отпуск, резерв имеет
отпуск. И если резерв имеет отпуск, то он имеет отпуск».
4 1
окраинам города, особенно в слободе, носившей красочное
название Мокрое, работали с зари до зари, получали жал
кие гроши, беспросветно пьянствовали и по праздникам
развлекались кулачными боями, происходившими на льду
реки Оми.
Никаких серьезных интересов, высоких стремлений, за
просов у местного населения не было. В центре всего стоя
ла у т р о б а . Не ели, а жрали. Не пили, а упивались. Вся
атмосфера города была насыщена шаньгами и пельменями.
На масленице устраивали ледяные горы с фонарями, ка
тались в больших «кошевах» (санях) с цветными коврами,
обжирались до заворота кишок. На пасхе христосовались
так, что губы распухали. Зато в городе не было театра, и
только на пасхальной неделе на базарной площади появля
лось несколько балаганов с вечно пьяными, осипшими от
простуды артистами. Еще существовал любительско-драма¬
тический кружок, в котором подвизались главным образом
местные «львицы» из офицерских жен. Изредка этот кру
жок ставил модные пьесы в омском «общественном собра
нии». Впрочем, такие случаи бывали не часто: большую
часть своего времени кружок тратил на внутренние склоки
и интриги.
На фоне этого «темного царства», этого сонного, зарос
шего тиной провинциального болота сиротливо и неприют
но выделялась крохотная группка местной «интеллигенции».
Несколько присяжных поверенных и вольнопрактикующих
врачей, два-три учителя, два-три журналиста, аптекарь,
фотограф, с полдюжины чиновников переселенческого
управления — вот примерно и все, что могло быть отнесено
к этой, столь чуждой окружающей среде социальной кате
гории. Имелись, впрочем, еще два-три каких-то случайных
персонажа без определенных занятий и точно фиксирован
ных источников дохода. Одного из них я помню очень
хорошо. Это был некто Симонов, мужчина средних лет.
в очках, со стрижеными волосами, одетый в высокие сапоги
и серую блузу навыпуск, с кожаным поясом. Симонов был
недоучившийся студент, исключенный из университета в
связи с какими-то беспорядками. Он держал на Томской
улице небольшую лавочку письменных принадлежностей и
не столько продавал тетради и чернила, сколько занимал
рассуждениями на общественно-просветительные темы
своих немногих покупателей. Лавочка эта не приносила
Симонову ничего, кроме убытков, но он все-таки как-то
42
ухитрялся крутиться и лавочки не закрывал «исключитель
но, — как он говорил, — из идейных соображений». Омская
«интеллигенция» группировалась около местного географи
ческого общества, в котором военные топографы изредка
читали доклады о своих поездках по Сибири, а также около
местной газетки «Степной край», которая выходила два
раза в неделю и грозно требовала от «отцов города» по
стройки мостовых и мер по борьбе с бродячими собаками.
Нельзя сказать, чтобы духовная жизнь омских интелли
гентов била ключом. Но все-таки они старались хоть «пе
тушком, петушком» поспевать за веком. Выписывали «Бир¬
жевку»1 и по ней ориентировались в политических и
международных событиях. Устраивали совместные чтения
модных произведений модных авторов. Помню, как у нас
в доме читали и разбирали только что вышедшую тогда
«Крейцерову сонату» Л. Толстого. Дискуссии были очень
горячие, но все, в конце концов, пришли к выводу, что
Толстой — «барин» и «юродивый». Еще помню, что в дни
дела Дрейфуса весь омский интеллигентский кружок
сильно волновался и горячо симпатизировал Эмилю Золя
и Лабори2
и что в дни англо-бурской войны (1899—
1902 годы) он распевал бурский гимн и громко поносил
«к о в а р н у ю а н г л и ч а н к у ».
1
Так в просторечии называлась петербургская газета «Биржевые
ведомости» — либерально-бульварный орган, пользовавшийся в ТО
время популярностью среди провинциальной интеллигенции.
2
Альфред Дрейфус, офицер французского генерального штаба,
в 1895 году был осужден военным судом за выдачу важных военных
секретов Германии и пожизненно заключен на Чортовом острове во
французской Гвиане. С самого начала для многих было очевидно,
что процесс был подстроен реакционно-антисемитскими элементами
французского генералитета. Представители радикальной я социали
стической мысли во Франции, во главе с знаменитым писателем Эми
лем Золя, подняли большую кампанию с требованием пересмотра дела.
Верхушка армии, поддерживаемая всеми реакционными силами Фран
ции, бешено сопротивлялась. Началась длительная борьба, которая
