Леонид Жолудев - Стальная эскадрилья
Пожалуй, еще ни одна задача не казалась мне столь трудной, как эта. В самом деле, нужно было расстыковать бомбардировщик на его основные 5 частей, разъединить толстые жгуты проводов электро- и специального оборудования, десятки трубопроводов, не потеряв, не перепутав при этом ни одного винтика или шплинта, не нарушив изоляцию. Такую работу в обычных условиях могли выполнить лишь квалифицированные специалисты, причем далеко не так поспешно, как предлагалось нам. Но приказ есть приказ. Недостаток опыта в такой работе можно было восполнить только четкой организацией труда, строгим контролем.
Быстро были созданы бригады во главе с командирами, каждая из которых отвечала за свой участок. Мне довелось руководить бригадой из двенадцати человек, которая расстыковывала "Ф-1", то есть переднюю часть фюзеляжа самолета с бесчисленными проводниками от приборного оборудования, кабин летчика и штурмана. Кропотливая, "ювелирная" работа по разъединению и изоляции сотен проводников чередовалась с переноской вручную громоздких деталей и их погрузкой на платформы. Работа шла круглосуточно. И красноармейцы и командиры уже набили на руках кровавые мозоли, едва держались на ногах от усталости, по никто не жаловался не пытался найти дело полегче. После трехчасового, "академического", часа делали перерыв на 10 минут для приема пищи, которую подвозили нам прямо к самолетным стоянкам и снова спешили к технике.
За первые сутки при всем старании наша бригада разобрала только один самолет из двенадцати. Я пришел в отчаяние, прикинув, сколько же времени понадобится, чтобы завершить все работы. Но переживания оказались преждевременными. У нас был уже некоторый опыт, и бригада за вторые сутки "освоила" семь самолетов. Только было я успокоился, как вмешался новый, непредусмотренный фактор - усталость. На третьи сутки переутомленные, засыпающие на ходу люди резко снизили производительность труда, стали неосторожны: появились ушибы и даже ранения. Пришлось объявить пятичасовой перерыв, но ни у кого уже не было ни сил, ни желания идти в казармы или по домам, терять драгоценные минуты отдыха. Улеглись тут же, под крыльями самолетов, укрылись самолетными и моторными чехлами, плотно прижавшись друг к другу, и уснули, едва приняв горизонтальное положение.
К исходу 20 июня, в установленный приказом срок, вся работа была закончена, самолеты разобраны и погружены в эшелоны. Получили указание принять меры к маскировке. Подвезли несколько вагонов фанеры для укрытия техники, но и здесь сказалось отсутствие необходимых в любом деле знаний и навыков. Каждый работал как умел, на платформах вырастали какие-то фантастические надстройки, способные привлечь внимание даже самого нелюбопытного наблюдателя. К тому же сквозь щели в "конструкциях" упорно поблескивал металл обшивки самолетов. Все же к полудню 21 июня справились в конце концов и с этой задачей. И вот только теперь, когда вслед за изнурительным авралом наступила пауза, представилась наконец возможность окинуть взглядом, оценить выполненную работу и, откровенно говоря, подивиться человеческой выносливости, способности мобилизовать силы на достижение цели, которая сразу казалась практически невыполнимой.
Поздно вечером 21 июня эшелон первой эскадрильи отошел от погрузочной платформы в неизвестном для нас направлении. Мимо провожавших (а собрался почти весь остающийся личный состав полка) плыли платформы, увенчанные уродливыми фанерными ящиками с неубедительными надписями: "Сельскохозяйственные машины". Думается, что настоящие тракторы и комбайны никогда не перевозились в подобной "таре" и, тем более, не охранялись эскадрильей авиаторов. Подобную нелепость могли породить только спешка, наивность представления о некоторых вполне серьезных вещах, в данном случае о законах и правилах маскировки. Но тогда это было лучшее, на что мы были способны.
Признаться, проводы оказались грустными. Так бывает всегда, когда от гармоничного целого отделяют, даже на время, какую-то привычно необходимую частицу. Конечно, в практике военного дела такой случай вовсе не исключен, но хотелось верить, что, разъехавшись порознь, однополчане снова встретятся в едином, сложившемся боевом коллективе.
Нашей второй эскадрилье по плану предстояло убыть рано утром 22 июня. Возбужденные обилием событий, командиры и красноармейцы поднялись ни свет ни заря и, наскоро позавтракав, занялись последними приготовлениями к отъезду. Скоро эшелон был полностью подготовлен к отбытию, и я направился докладывать об этом командиру эскадрильи, но он оказался у И. С. Полбина.
В приемной командира полка, пока его адъютант старший лейтенант Петренко докладывал о моем прибытии, я подошел к зеркалу и увидел свое и не свое обветренное, осунувшееся лицо. Но на размышления по этому поводу времени не оставалось. От И. С. Полбина вышел мой командир эскадрильи и объявил, что из-за неисправности железнодорожной ветки первый эшелон ночью задержался на полустанке. По этой же причине и наше отправление переносится на вторую половину дня. Мне казалось, что капитан Южаков сказал далеко не все, что знал; его как будто что-то угнетало, тревожило. Но мало ли что может показаться...
Командиров отпустили на два часа домой. Я тоже пришел на квартиру. Проверил еще раз все, что мне потребуется в "передвижных лагерях", куда, по официальной версии, лежал наш путь. Упаковал в чемодан выходную форму и третью пару сапог. Словом, экипировался на все случаи жизни, за исключением... войны. Быстро направляюсь к погрузочной площадке. И вдруг, словно схваченные намертво тормозами, ноги сами остановились. Мощный динамик донес до слуха и только потом до сознания слова московского диктора: "...Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины..."
Я стоял словно вкопанный и почти физически ощущал, как что-то меняется вокруг и во мне самом, как вся жизнь перестраивается на какую-то другую, неведомую еще основу. Случилось нечто такое, чего ждали и все же не верили, что оно произойдет, а значит, внутренне оказались не совсем подготовленными. Во всяком случае, не были готовы оценить сразу объем и возможные последствия начавшейся войны.
Сейчас, спустя многие годы, трудно восстановить в памяти всю гамму чувств и мыслей, поднятых известием о вероломном нападении гитлеровской Германии на нашу Родину. Наряду с естественной для каждого советского воина и патриота уверенностью в быстрой и решительной победе над врагом, не скрою, было и состояние некоторой растерянности. Нет, не испуга, а именно растерянности. Так внезапный раскат грома заставляет одинаково содрогнуться и убеленного сединой старика, и юношу, и несмышленого ребенка.
