Лев Славин - За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском
Но и Некрасов, и Чернышевский, хоть и жили здесь, в Петербурге, тем не менее казались Домбровскому бесконечно отдаленными от него, юного воспитанника кадетского корпуса. Был еще один — третий человек, к которому влекло Ярослава и которого он видел чуть ли не ежедневно, — преподаватель математических дисциплин в корпусе Петр Лаврович Лавров. Имя его Ярослав слышал и прежде. Это был еще сравнительно молодой человек. Его старила дремучая черная борода. А ведь было ему, как дознались кадеты, не более тридцати лет.
Имя Петра Лавровича встречалось не только в специальных математических журналах. Он пописывал и в журналах «Библиотека для чтения», «Отечественные записки». Слог его был тяжел, и мысль — может быть, намеренно — затуманена. Но понаторевший читатель привык расшифровывать эзоповский язык своих любимых авторов, язык политических намеков и аллегорий. В иносказаниях Лаврова о месте личности в обществе Ярослав разгадывал критику самодержавия и призыв к переустройству государства. Он все ждал, что это прорвется и с кафедры. И действительно, как-то раз, говоря о геометрических прогрессиях, майор Лавров вдруг перешел от прогрессий к прогрессу и заявил, что суть его — в усилении сознательности человеческой личности. Будущий общественный строй, продолжал Лавров, поглядывая на дверь — не покажется ли оттуда инспектор классов, — совместит в себе развитие человеческой личности и солидарность общежития. Это будет, заключил Лавров, царство убеждения.
Майор Лавров отметил выдающиеся способности кадета Домбровского. Юноша заинтересовал его. Как-то после классов Лавров окликнул Ярослава в коридоре и заговорил с ним. Началось с незначительного вопроса из области математики. Петр Лаврович похвалил письменную работу Домбровского по баллистике. Потом осведомился о его частных интересах, спросил, почему он избрал поприще военного. Незаметно разговор перешел на современные темы — Крымская кампания, причины наших неудач. Ярослав признался, что он читал статьи своего собеседника, и попросил разъяснить некоторые места, остававшиеся для него неясными. Они разговаривали, медленно прогуливаясь вдоль длинного коридора, пока не стемнело. Дневальные стали зажигать масляные лампы, висевшие на стенах. Тут Петр Лаврович спохватился, сказав, что ему надо спешить на лекцию по дифференциальному исчислению в Академию генерального штаба.
Беседы эти повторялись. Лавров находил удовольствие в общении с блестяще одаренным кадетом. Ярослав с нетерпением ждал встреч с необыкновенным преподавателем математики, который оказался оригинальным и смелым мыслителем. Ярославу казалось, что, вероятно, такими были незабвенные герои восстания 14 декабря 1825 года.
Однажды, уже незадолго до окончания корпуса, Лавров и Домбровский пошли прогуляться по набережным Невы. Разговор свернул, как это часто бывало между ними в последнее время, на политические темы.
Ярослав с горячностью неофита производил военные поражения России в Крыму из общей политической отсталости страны. Лавров поправлял его.
— Это так, — говорил он. — Но не надо впадать при этом в увлечение чистой умозрительностью. Нельзя отрицать значение личности в историческом процессе. На всем лежит печать Николая Палкина. Он и сам себе выдавал testimonium paupertatis.[5] Разве вы не видите, что политическая система, созданная Николаем, имеет своим источником страх. Да, страх перед теми, кого он, храбрясь, называет с презрительной иронией mes amis de quatorze.[6] Да, его политику направляет страх и его производное — жестокость. Вот почему вся страна, по существу, на осадном положении. Вот откуда государственный террор. Николай боится всякого проявления самостоятельной мысли. Поэтому он и окружил себя людьми ничтожными, безличными, которых он же и презирает. Все кругом ложь, декорации. Целью общественной и государственной жизни стал парад. Так в столице и так в провинции. Старания чиновников клонятся к одному: чтобы верховная власть взглянула и сказала: «Хорошо! Все в порядке!»
Никогда еще Ярослав не слышал, чтобы Лавров говорил с такой запальчивостью. В словах его, в самом голосе была острая горечь. Это была боль за унижения и страдания, которые испытывает родной народ. Ярослав смотрел на Лаврова с восторгом и состраданием. Он словно увидел рану, зиявшую на груди Лаврова.
Быстро текли тяжелые воды Невы. На том берегу золотился в лучах зари шпиль Петропавловского собора. Петр Лаврович указал на него кивком головы.
— Даже это чудесное здание, — сказал он, — превращено в тюрьму для лучших людей страны…
Он вздохнул и сказал уже спокойным тоном:
— Скоро вы кончаете корпус. Станете офицером. Каковы же ваши планы?
— Попрошу назначение в одну из частей, дислоцирующихся в Польше.
— Не будьте наивным! Это значило бы пустить щуку в реку. Нет! Всех поляков пошлют на Кавказ, в бой. Не в Крым, потому что там война не сегодня-завтра кончится. Ни мы, ни наши противники больше не имеем силы вести войну. Нет, дорогой мой, вас пошлют под черкесские пули.
Он ласково глянул на примолкнувшего юношу. Потом положил руку ему на плечо и продолжал:
— Хотите добрый дружеский совет? Вы человек незаурядных способностей. Идите в университет. Это нелегко для военного, но я вам помогу. Кой-какие связи у меня есть.
Домбровский покачал головой и произнес слова, которые он говорил уже не впервые в своей жизни:
— Я хочу быть военным.
Лавров посмотрел на него проницательно и улыбнулся:
— Что ж… Вас можно понять. Тогда другой совет. Постарайтесь оттуда, с Кавказа, попасть в Академию генерального штаба. Тут вам никто не может помочь, кроме вас самих. Набор туда очень ограничен, всего шестьдесят человек в год со всей армии. Экзамены трудные. Начните готовиться к ним тотчас же. В боевой обстановке, куда вы попадете, это нелегко и займет у вас не один год. А вот по окончании академии у вас будет возможность некоторого выбора и, может статься, вы попадете туда, куда так стремитесь…
Часть III
НА ФРОНТЕ
По когтям узнают льва.
АлкейГлава 7
Недобрая работа
Хотя Домбровский был предупрежден о том, как выглядят горы, он был ими обманут. Он принял снежные вершины за облака.
Он сидел в возке, который влек его на юг, все время на юг, только на юг и немного на восток. Когда Ярослав поворачивался, глядя по сторонам, все на нем скрипело, все было новенькое — и портупея, и кобура, и свеженькие золотые погоны прапорщика. Всего две недели назад он был произведен в первый офицерский чин и, как предсказывал майор Лавров, получил назначение в действующую армию, на Кавказ.
