Булат Галеев - Советский Фауст
На его европейских концертах побывали многие тогдашние знаменитости — писатели Герхард Гауптманн, Бернард Шоу, музыканты Бруно Вальтер, Морис Равель, Отторино Респиги. Со многими из них Лев Сергеевич, это его слова, — «соглашался сфотографироваться для прессы». Физик Альберт Эйнштейн высказал свое восхищение фразой, ставшей крылатой: «Свободно из пространства вышедший звук представляет собой новое явление». Вернувшийся из очередной заграничной командировки А.Иоффе вновь делится комплиментами в адрес своего бывшего «дипломника» в «Правде»: «Совершенно исключительный успех имели везде за границей выступления сотрудника Физико-технического института Л.С.Термена с радиомузыкой. В парижской Большой Опере за 35 лет не было такого наплыва и такого успеха».
Подтверждает это в своих путевых заметках и оказавшийся в те дни в Париже советский писатель Ефим Зозуля:
— «Я узнал из трехколонных заголовков в газетах, что в Гранд-Опера будет демонстрироваться гениальное изобретение инженера Термена. Эпитет „гениальное“ чередовался со словами „чудо природы“. Парижские старожилы вряд ли припомнят случай, чтобы для кого бы то ни было и по какому бы то ни было поводу отдавалась Гранд-Опера... Консерватизм этой Гранд-Опера, начиная с содержания опер, таков, что наш Большой театр можно считать резвым и молодым, почти юношеским учреждением. И вот эта самая Гранд-Опера отменяет оперу и отдает вечер какому-то Термену, советскому гражданину... То, что я слышал в Гранд-Опера, — незабываемо. Бывали моменты, когда весь огромный зал со всеми своими ярусами стихийно испускал возгласы изумления и восторга, и в общем гуле я слышал и свой голос, который так же стихийно вырывался из моей груди... Я слушал Термена как раз накануне отъезда из Парижа, и почти всю дорогу, нанизываясь на стук вагонных колес, звучали в моих ушах отдельные напевы извлеченной человеком из воздуха величественной симфонии мира».
Можно предположить, — это наша «Правда» писала так, наш Зозуля, свои — о своем. Это свои, советские «Известия» хвалили: «Изобретение Термена сделало то, что, примерно, сделал автомобиль в транспорте. Изобретение Термена имеет богатейшее будущее». Но еще большей температуры кипяток бурлил в самой зарубежной прессе: «Каждому слушателю ясно, что тут появилось что-то новое, колоссальное, с богатейшим будущим» (из берлинской газеты). Либеральная Европа, пусть и рисуясь немножко, признавалась в любви к молодой России, к незаконнорожденному продукту своих социал-демократических идей: «За три месяца гастролей Лев Термен превзошел самого Льва Троцкого: он совершил „мировую революцию“ в музыке!» (тоже — из тогдашних германских газет). Это комплимент высочайшего класса!..
Кончилось тем, что Термена командировали в Америку. Очевидно, и там заинтересовались им, после буйных восторгов Европы, да и у наших был свой интерес. В итоге, в самом конце 1927 года Лев Сергеевич поплыл в Соединенные Штаты, на знаменитом буржуйском суперлайнере «Мажестик». Официальная командировка была от Наркомпроса (надеюсь, читатели сами смогут расшифровать это). Ее, вероятно, подписал сам начальник данной организации, известный советский драматург, вальяжный такой большевик в пенсне — А.В.Луначарский. А второе, тихое задание было от тех, с кем Термен подружился во время выполнения работ с Гохраном и с СТО. Сам Лев Сергеевич говорил, что он имел дело с К.Ворошиловым, т. е. с РККА, но далее становилось ясно, что это дополнительное задание было не только от армейской разведки, но и от ОГПУ (бывшего ЧК), или того его подразделения, которым руководил бывший латышский стрелок Я.Берзинь (Петерс). За канцелярские точности не ручаюсь, вообще уточнять ничего не хочу, — когда и как это произошло, может быть, уже до поездки в Европу, или на этой поездке его как раз и проверяли, — неинтересно! Мое дело отметить — договор советского Фауста с Мефистофелем (не пишу «с советским Мефистофелем», ибо он, быть может, один на все времена и един?) к данному моменту уже состоялся.
Не знали об этом долгое время интервьюеры Термена времен «оттепели», не знал, наверно, и Дрейден Симон Давыдович, не знал поначалу и я. Тем более не мог знать всего того и его попутчик по «Мажестику», известный скрипач И.Сигети, который до этого специально встречался с Терменом в Московской консерватории и, волею случая, был вынужден сопровождать по морю потомка альбигойцев на новый континент.
Нарушая все литературные нормы прямого цитирования в письменном тексте, я прошу разрешить мне опираться на каноны документального кино, на чистый монтаж реальных, доступных мне сведений, сохранившихся с тех времен.
Из воспоминаний И.Сигети, опубликованных в Нью-Йорке в 1947 году.
О первой встрече: «Техническим достижением Термена, близким к моей специальности, хотя разобраться в нем мне было так же трудно, как и в конструкции Днепростроя, является его радиоволновой инструмент, который я впервые увидел в Москве».
О путешествии на «Мажестике»: «Наше времяпровождение в зимнем саду судна, во время которого советский изобретатель вволю отдавался романтическому развлечению сочинения стихов, часто прерывалось тем, что приносили радиограммы от крупнейших промышленников, коммерсантов Америки, предлагающих карузовские гонорары (я отлично помню одно предложение в 5000 долларов) за право первого представления на званом вечере в их домах — или в универмаге, если телеграмма была оттуда. Так как ни Термен, ни его секретарь не говорили по-английски, моя жена и я должны были передавать ему смысл этой конкуренции между мистером S. из Чикаго, мистером F. из Детройта и мистером W. из Филадельфии. Но все те имена и лица, которые мы называли, казалось, не интересуют молодого советского ученого. Мы не могли удержать волнения, в которое нас бросало — наше ли дело! — от этих предложений, казавшихся нам фантастическими. Однако Термен, проникнутый социалистической идеологией, хладнокровно и настойчиво отказывал им и оставался верным первоначальному плану — довести свое изобретение до конца, а уже потом думать о торговле. Все это было очень поучительно для меня»[35].
Ну, Лев Сергеевич! Разве можно так? Мне думается, подобным образом профессиональный разведчик себя не должен был вести. Реакция Термена была непростительно естественной и непосредственной, реакцией наивного альбигойца, советского гражданина.
Об американском его периоде жизни можно написать специальную книгу, и сделать это должен американец. Это отдельная, блистательная эпопея. Ограничимся пунктирным монтажом его скупых, неполных воспоминаний и цитат из американской прессы.
