Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том III (1939 – 1953).
После начала войны изоляция Польши может быть осуществлена в еще большей степени, если удастся начать военные действия нанесением неожиданных сильных ударов и добиться быстрых успехов…
Задачей германских вооруженных сил является уничтожение польских вооруженных сил. Для этого желательно и необходимо подготовить неожиданное нападение. Тайная или открытая всеобщая мобилизация будет объявлена в возможно более поздний срок, в день, предшествующий нападению»[31].
Над Польшей фактически нависла угроза уничтожения ее как суверенного государства. Причем эта угроза носила не какой-то там мифический характер предполагаемого очередного раздела Польши, а была конкретным планом уничтожения польского государства и захвата ее Германией. Но польские правящие круги, ослепленные ненавистью к России и большевистскому режиму (в данном случае между этими двумя понятиями можно провести не просто параллель, но и прямое тождество), решительно и категорически противились принятию условий, в соответствии с которыми войска Советской России получали право вступать на территорию Польши для отражения германской агрессии. Не могли же они вступить в соприкосновение с войсками гитлеровской Германии, минуя польскую территорию, по мифическому воздушному мосту! Но тогдашних правителей Речи Посполитой организация реального противодействия германской угрозе, видимо, мало или почти совсем не беспокоила. Их тревожили совсем иные соображения, и это видно из следующего дипломатического документа, не вызывающего ни капли подозрения в смысле его достоверности.
Приведем текст этого документа, ибо он со всей обнаженностью раскрывает позицию польского правительства.
«Телеграмма временного поверенного в делах Германии в Великобритании Т. Кордта министерству иностранных дел Германии
18 апреля 1939 г.
Советник польского посольства, которого я встретил сегодня на одном из общественных мероприятий, сказал, что как Польша, так и Румыния постоянно отказываются принять любое предложение Советской России об оказании помощи. Германия, сказал советник, может быть уверена в том, что Польша никогда не позволит вступить на свою территорию ни одному солдату Советской России, будь то военнослужащие сухопутных войск или военно-воздушных сил. Тем самым положен конец всем домыслам, в которых утверждалось о предоставлении аэродромов в качестве базы для военно-воздушных операций Советской России против Германии. То же самое относится и к Румынии… Польша тем самым вновь доказывает, что она является европейским барьером против большевизма»[32].
Приведем еще один документ. Польский посол в Вашингтоне имел беседу с видным американским дипломатом и политическим деятелем У. Буллитом в ноябре 1938 года и доносил в Варшаву: Буллит полагает, что «для полного вооружения демократическим странам абсолютно необходимо еще два года. В этот промежуток времени Германия, как можно предположить, приступит к дальнейшему осуществлению своей экспансии в восточном направлении. Желанием демократических государств было бы, чтобы там, на Востоке, дело дошло до военного конфликта Германского рейха и России. Поскольку потенциал Советского Союза до сих пор еще неизвестен, может случиться так, что Германия слишком удалится от своей базы и окажется обреченной на затяжную и ослабляющую ее войну. Только тогда, по мнению Буллита, демократические государства атаковали бы Германию и заставили ее капитулировать»[33].
В свете приведенных выше документов какими-то бледными и весьма сомнительными выглядят рассуждения некоторых российских публицистов наших дней о том, что Польша якобы неизменно стремилась к проведению политики «равновесия» между двумя своими могущественными соседями. Заявляют при этом, что самым лаконичным выражением такого курса был девиз «Ни на шаг ближе к Берлину, чем к Москве». Мол, этот девиз стал своего рода непреложным принципом польской внешней политики, действовавшим вплоть до 1939 года. Утверждается далее, будто Сталин исходил из посылки, что Польша поддастся нажиму Гитлера и раньше или позже будет вынуждена пойти на сотрудничество против СССР[34].
В свете дальнейшего развития событий подобная аргументация не выдерживает серьезной критики. Польские правители не могли не видеть (даже закрывая глаза на все), что гитлеровская Германия стремится отнюдь не к тому, чтобы привлечь Польшу на свою сторону в качестве возможного союзника в противостоянии с СССР. Ее целью было одно – завоевание Польши, а отнюдь не превращение ее в своего союзника. Стародавняя неприязнь по отношению к России выступала в качестве движущей силы польской внешней политики. Другой ее важной составляющей была ставка на западные демократии, которые, мол, обеспечат своими гарантиями безопасность страны от угроз как с Запада (Германия), так и с Востока (Советская Россия). Но польские высоковельможные паны обманулись в своих надеждах, а скорее сказать, в наивных иллюзиях. Если Москва видела в существовании независимой Польши, которая проводила бы, если не дружественную, то, по крайней мере, не враждебную линию в отношении СССР, серьезную преграду для нападения гитлеровской Германии непосредственно на Советский Союз (Польша была как бы защитным буфером), то фашистская Германия рассматривала Польшу и как объект добычи, и как удобный плацдарм для агрессии против Советской России.
Ко всему этому надо добавить, что Сталин не видел и не мог не видеть в Польше потенциального, а тем более ценного союзника на случай войны с Гитлером. Здесь нельзя не согласиться с точкой зрения Я. Грея, который в своей книге о Сталине писал: «…Первая забота Сталина в это время состояла в обеспечении безопасности границ России. Направление германского наступления было ясным – через северную Балтику и с учетом польской податливости в отношении Германии – центральный путь в Россию был открыт… Сталин отдавал себе отчет в том, что накопившаяся за столетия враждебность поляков по отношению к России делает их наиболее опасными соседями»[35].
Элементарный анализ, основанный на имевшихся тогда в распоряжении польских руководителей объективных фактах, казалось, мог бы подтолкнуть Варшаву к принятию верного решения. Однако ненависть к России застилала им глаза. Надежды же на союзников также были довольно проблематичными, чему должен был послужить урок с Чехословакией. Но, как говорится, они получили то, к чему сами подталкивали свою страну. И задним числом с помощью любых аргументов невозможно оправдать политический курс польского руководства, которое в какой-то степени само обрекло страну на ее печальную участь.
