Жан-Клод Лами - Франсуаза Саган
«Я была просто ужасна, — вспоминает Франсуаза Саган. — В конце концов меня выставили за дверь. Я подвесила бюст Мольера в петле в дверном проеме класса, когда нам читали невыносимо скучные лекции. Потом, во время игры в мяч, я кому-то поставила синяк, уже не помню кому. Много было всяких приключений. Я не осмеливалась обо всем рассказывать матери, когда мне было двенадцать-тринадцать лет. Я скрыла, что меня выгнали. Около трех месяцев перед каникулами я бродила по Парижу, не слишком удаляясь от дома. Я все же боялась! Утром я вставала в 8 часов, с деловым видом брала портфель и уходила…»
Юлия провожала ее, осмотрев с головы до ног: косы, уложенные короной, куртка из ткани «пепита», плиссированная юбка. С видом ученицы, направляющейся в школу, она пересекала бульвар Малешерб под взглядом полисмена, который дежурил перед испанским консульством, расположенным по соседству. И, дойдя до угла улицы Добиньи и улицы Жоффруа, сворачивала в город. Родители узнали об обмане, когда она в начале учебного года вернулась домой очень сконфуженная.
Принятая в «Луиз-де-Беттиньи» как ученица, уже исключенная из других школ, она не могла больше прибегать к уверткам и должна была решиться сказать правду. Признание, пусть позднее, смягчило вину. Несколько дней спустя тема была закрыта. В глазах Пьера и Мари Куарэ во всей этой неприятной истории не было ничего драматического. В поступке Кики они видели не школьную проблему. Их дочка считалась скандалисткой — значит, она хотела таким образом проявить свою личность. Ее наглость, так раздражавшая учителей, компенсировалась ясностью оригинального, способного к открытиям ума.
«Она очень быстро делала задания по французскому и высказывала очень интересные мысли. Например, процитировала однажды Ганди, которую другие девочки в классе едва знали», — говорит Соланж Пинтон. «Она действительно очень выделялась», — прибавляет Жаклин Маллар, которая сохранила в памяти образ Франсуазы, «читающей во время лекции или с отсутствующим видом качающейся на стуле». «В этом было что-то притягательное», — продолжает Соланж, вспоминая суровую атмосферу школы на улице Мишельанж, «Мэнтенон», дававшую степень бакалавра, куда они перешли летом 1952 года. Девушки, учившиеся вместе в «Луиз-де-Беттиньи», теперь слушали вместе лекции под неусыпным оком директрисы, мадемуазель Нурри, приверженницы жесткой дисциплины, и учителей, не склонных давать поблажки.
Находясь здесь на правах пансионерок в течение полутора месяцев, они должны были ликвидировать свои пробелы и подготовиться к октябрьским экзаменам. Вместе с Вероникой Кампьон, которая стала ее близкой подругой, и Ядвигой Ландграссе, с которой они сразу нашли общий язык, Франсуаза учится в классе «Б», где в программу входят английский и немецкий языки. Девушки живут по трое-четверо в одной комнате, и с момента пробуждения в шесть часов утра до вечерней зари их день жестко расписан. Лишь с часу до двух, построенные попарно, они в тесном ряду идут на прогулку близ Булонского леса. «Эти прогулки мне были невыносимы своей монотонностью и чувством неловкости, которое я испытывала в этом самом настоящем стаде девчонок», — напишет Франсуаза в своей первой опубликованной новелле: «Бродяга моего детства»[89].
— Слушай, у тебя на шее чернила…
Вероника сидела за Франсуазой и заметила у нее на шее пятно от шариковой ручки, которое, без сомнения, не укрылось бы от бдительного ока мадемуазель Нурри.
— Какая разница, — ответила Франсуаза.
Вероника Кампьон, дочь промышленника из Бетюна, родного города Пьера Куарэ, была потрясена беспечностью одноклассницы. Они обменялись заговорщицкими улыбками, и с тех пор началась дружба на долгие годы.
Образ подруги-одноклассницы, поверенной всех ее тайн, тесно связан с моментом триумфального вступления Франсуазы в литературу. Была еще одна посвященная — Флоранс Мальро. К трио иногда присоединялся Бруно Морель, с которым Франсуаза подружилась во время войны, когда жила в Сен-Марселене. Все вместе они часто сидели в кафе «Бриар» на площади Клиши. Оттуда он ехал в Сен-Жермен-де-Пре на 95-м автобусе, предпочитая заднюю площадку.
Компания часто собиралась у Франсуазы: слушали джаз, пили виски, курили «Честерфилд». «Мне не очень нравится эта девушка, — говорила мадам Кампьон своей дочери. — Она слишком развязная». Это не мешало Веронике делать то, что ей заблагорассудится, и продолжать веселиться от души в обществе Франсуазы…
По воскресеньям Пьер Куарэ обычно отправлялся с дочерью в ресторан. «Я часто ходила с ними, — говорит Соланж Пинтон. — В основном в Латинский квартал. Эти выходы были для меня настоящим бальзамом на сердце, потому что в остальное время я чувствовала себя узницей». Говоря о школе «Мэнтенон», Франсуаза заметила: «Там я открыла силу слабости». Она рассказывает о том, как ей удавалось перехитрить классную наставницу:
«Я ненавидела ходить зимой в бассейн “Молитор”, который был расположен совсем близко. Там была жавелевая вода. Я говорила, что жавелевая вода плохо на меня действует, и делала вид, что падаю в обморок.
Всегда находилась девочка, которая кричала: “Мадемуазель, мадемуазель, Франсуазе Куарэ плохо! Она не выносит жавелевую воду”. “О, Господи! Господи! — бормотала наставница, — ей нужен свежий воздух”. И оп! Можно было наслаждаться свободой — купание длилось час, — пить мартини в соседнем кафе с таким чувством, будто ты выпиваешь сильный яд!»
Надо сказать, что Франсуаза удивляла своих друзей, осушая стаканы виски в возрасте, когда ее родители пьянели от капли алкоголя. «Она хотела казаться значительной, — считает Соланж Пинтон. — Прятала в комнате бутылки “Скотча”, чтобы пить тайком». Она постигала магию алкоголя, как Сесиль, героиня «Здравствуй, грусть!», которая произносит с иронией: «…Если ты пьян, можешь говорить правду — никто не поверит»[90].
Для Кики алкоголь был связан с ощущением причастности миру взрослых. Ей казалось, что так она входит в их вселенную, становится им равной. Отсюда, наверное, неприязнь Сесили к «студентам университета, грубым, поглощенным собой и еще более того собственной молодостью», и интерес к сорокалетним мужчинам, «с умиленной галантностью» и сквозившей в обхождении «нежностью одновременно отца и любовника»[91]. На самом деле Франсуаза общалась с молодыми людьми двадцати пяти — тридцати лет, парнями из компании гренобльцев или приятелями ее брата Жака, неисправимого гуляки.
Одним из излюбленных мест встречи был ресторан в фольклорном стиле на углу улиц Жакоб и Сен-Бенуа под вывеской «Ассасэн»[92]. На первом и втором этажах кутила молодежь, певшая хором песни караульных солдат. За столами размещалось от четырех до шести человек; разговаривали громко, сопровождая речь бурной жестикуляцией. Пили, смеялись, кричали во все горло. Утоляли голод стряпней, приготовленной Жерменой. Кувшинчики красного вина согревали сердца и будили воображение. В этой сутолоке что-то пытался исполнить гитарист. Туда часто приходили неизвестные авторы-исполнители, свободные поэты, создававшие там свой репертуар, как Лео Ферре в начале своей карьеры.
