Марк Твен - Из записных книжек 1865—1905
Тут же шотландец рассказал о летающей рыбе, которую ему удалось приручить.
Эта рыба долго жила в бассейне и летала на ближний луг ловить лягушек и птичек. Ему снова поверили. Ему верят, хотя он не говорит ни единого слова правды. Капитану не верят, хотя, как мне кажется, он никогда не лжет.
Моя литературная судьба в этом смысле весьма любопытна. Мне никогда не удавалось соврать так, чтобы мне не поверили. Когда я говорил чистую правду, никто не желал мне верить.
В Джайпуре я повторил некоторые опыты сэра Джона Леббока[63] с муравьями и получил сходные результаты. Потом я предпринял собственные опыты.
Они показали, что муравьи хорошо ориентируются в сфере духовных интересов. Я соорудил четыре миниатюрных святилища: мусульманскую мечеть, индийский храм, еврейскую синагогу и христианский собор — и поставил их рядом. Затем я пометил пятнадцать муравьев красной краской и пустил их на волю. Они бегали взад и вперед, глядели на храмы, но внутрь не заползали. Я выпустил еще пятнадцать муравьев, пометив их синим. Они повели себя так же. Я позолотил и выпустил еще пятнадцать муравьев. Результаты не изменились. Все сорок пять муравьев суетились, подходили ко всем храмам, но ни в один из них не вползали. Я счел доказанным, что отобранные мною муравьи не имеют твердых религиозных воззрений; это было необходимой предпосылкой для следующего, еще более важного опыта.
Я положил у входа в святилища по клочку белой бумаги. На бумажку перед мечетью я положил немного замазки, перед входом в индийский храм — чуточку дегтя, перед входом в синагогу капнул скипидара, а перед входом в собор положил кусок сахару. Теперь я выпустил красных муравьев. Они отвергли замазку, и деготь, и скипидар и набросились на сахар с жадностью и, как мне показалось, с искренним чувством. Я выпустил синих; они в точности повторили действия красных. Золотые поступили так же, без единого исключения. Это не оставляло сомнений в том, что муравьи без определенных религиозных воззрений, если им предоставить выбор, отдают предпочтение христианской религии перед всякой другой.
Чтобы проверить опыт, я запер опять муравьев и переместил замазку в собор, а сахар — в мечеть. Я выпустил сразу всех муравьев, и они толпой ринулись прямо к собору. Я был тронут до слез и пошел в соседнюю комнату, чтобы записать этот замечательный опыт. Но, вернувшись, я увидел, что все муравьи изменили христианской вере и перешли в мусульманство. Я понял, что поспешил с первоначальными выводами, мне стало неловко и горько. Уже менее уверенный, я решил продолжить свой опыт. Я положил сахар в третий храм, а после — в четвертый. И что же? В какой храм я клал сахар, в тот и устремлялись мои муравьи. Таким путем я пришел к конечному выводу, что в отношении религии муравьи являются полной противоположностью людям. Человек идет в тот храм, где его учат истинной вере. Муравей же в тот, где ему дают сахар.
Маколей[64] говорит о «гнусной» должности казенного палача. Если это гнусная должность, то закон, учреждающий ее, — гнусный закон, и закон, предусматривающий в качестве наказания смертную казнь, — тоже гнусный закон; суд, приговаривающий к смертной казни, — гнусное учреждение; судья, объявляющий смертный приговор, — гнусен. Все они в равной мере подлежат клейму и през-рению. Если разобраться, должность генерала и должность казенного палача мало чем отличаются. Генерал убивает по закону и для блага своей страны; в точности то же делает и палач. Если признать первую должность почетной, будет нелепо отказывать в этом второй. Если же вы докажете, что одну из этих должностей следует почитать недостойной, резренной, вы увидите, что доказали то же и в отношении второй.
Не обманывая себя, вам не разделаться с этим.
Какая странная затея детективный роман! Не знаю, найдется ли автор такого романа, который не испытывал бы чувства стыда (я исключаю «Убийство на улице Морг»[65]).
Рассказ Смайта о Браунинге[66]. Однажды его просили растолковать значение одного пассажа в «Сорделло». Браунинг почитал, подумал, потом сказал: «Было время, когда двое могли ответить на этот вопрос». Он сперва указал пальцем на себя, потом поглядел на небо. «Теперь только один» — и поглядел на небо.
Характерная черта американцев — невежливость. Мы нелюбезная нация. В этом мы намного переросли все народы, как цивилизованные, так и дикие (или не доросли до них).
Нас называют изобретательной нацией, но другие народы тоже изобретательны. Нас называют хвастливой нацией, но другие народы тоже хвастливы.
Нас называют энергичной нацией, но другие народы тоже энергичны. И только в нелюбезности, в невежливости, невоспитанности мы не имеем соперников — пока черти сидят в аду.
Квикстаун, 4 июня
Черный дикарь, которого вытеснил бур, был добродушен, общителен и бесконечно приветлив; он был весельчак и жил, не обременяя себя заботами. Он ходил голым, был грязен, жил в хлеву, был ленив, поклонялся фетишу; он был дикарем и вел себя как дикарь, но он был весел и доброжелателен. Его место занял бур, белый дикарь.
Он грязен, живет в хлеву, ленив, поклоняется фетишу; кроме того, он мрачен, неприветлив и важен и усердно готовится, чтобы попасть в рай, — вероятно, понимая, что в ад его не допустят.
Два-три года тому назад, за обедом у Лоуренса Хаттона, Генри Ирвинг[67] спросил меня, не слыхал ли я историю про то-то. Мне стоило труда сказать «нет». Он принялся рассказывать, потом помолчал и снова спросил: «Вы в самом деле не знаете?» Я мужественно подтвердил, что не знаю. Он стал продолжать, потом снова замолк и спросил, правду ли я говорю. Тогда я сказал, что могу соврать раз, могу из любезности дважды, но не более того. Я не только слыхал эту историю, я сам ее выдумал. Так оно и было в действительности.
В Австралии, в тамошнем клубе, со мной вступил в беседу один господин, и я сразу увидел, что это местный присяжный рассказчик и что он сейчас будет распускать свой павлиний хвост. Он начал с того, что поезда в Новой Зеландии ходят ужасно медленно, и я понял, что это вступление к какому-то анекдоту. Ждать не пришлось. Он рассказал, как однажды посоветовал кондуктору снять с паровоза предохранительную решетку от коров и насадить ее сзади на хвостовой вагон поезда. «Нам все равно ни одной коровы не перегнать, — сказал он кондуктору, — а они могут в любую минуту забраться в задний вагон и искусать пассажиров». Я легко сбил бы его, сказав, что в Австралии нет в поездах решеток. Я еще легче сбил бы его, если бы сказал, что сочинил эту шутку, когда он был еще в младенческом возрасте. Это было очень, очень давно. Я сочинил ее для своего публичного выступления.
