Олег Гончаренко - Русский Харбин
Всего менее к восприятию этой грустной правды был готов разум поэта. Вообще, надо отметить, что тоталитарные режимы в любой из стран в XX веке были крайне нетерпимы к обыденной в наши дни «разности мнений и взглядов», тем более высказываемых печатно или даже устно. Из истории отечественной литературы мы знаем, как на десятилетия отправляли в лагерь за услышанное крамольное стихотворение, расстреливали и казнили за сочинительство, и счастлив был тот пишущий, кто за эти свои «грехи» мог отделаться лишь долгим забвением.
Так было в СССР, но было так и вне его пределов. Постепенно, публикуясь, декларируя связи с харбинскими фашистами, для советской власти из обыкновенного эмигранта Несмелов постепенно превращался в «политического противника». Правда, противника своеобразного, чьи личные привязанности и «память сердца» все равно оставались там, на земле, захваченной большевистской властью. В стихах он вспоминал милые московские виды, ностальгически возникавшие в его творчестве в разные годы.
«…и читала, взор окаменя
О любви, тоскующем аббате…
Ты влюблялась, нежная, в меня
В маленькой квартирке на Арбате».
«Скорей с Тверской! По Дмитровке к бульварам
Подальше в глушь от яркого огня,
Где ночь черней… К домам слепым и старым
Гони, лихач, хрипящего коня!»
В наш «болтливый век», как охарактеризовал наше время в беседе с автором этих строк один из крупных деятелей современной культуры, благодаря опубликованным томам мемуаристики читателям стало известно, как работали тогда зарубежные «ликвидаторы» НКВД. В начале 1990-х среди читающей публики «прогремело» имя пресловутого Павла Анатольевича Судоплатова, успешно убиравшего по заданию с Лубянки политических противников СССР в Европе, да так ловко, что «случайная» смерть русского эмигранта на парижских, пражских и венских улицах многим казалась трагической нелепостью, случаем, который так часто управляет человеческой жизнью. Тень неминуемой расправы витала и над Несмеловым, ибо судьба его была раз и навсегда решена с того момента, когда из всего многообразия политиков он выбрал для себя общение с Родзаевским и декларировал это печатно. Вопрос расправы над ним становился лишь делом времени и благоприятных для будущих убийц сопутствующих обстоятельств. Его не похитили, как генералов Кутепова и Миллера, не сбили грузовиком, как генерала и литератора Н. В. Шинкаренко (Белогорского), не погубили при операции, «случайно» отключив жизненно важную аппаратуру, как в случае с капитаном 2-го ранга Потемкиным. Не застрелили в подстроенной перестрелке, как это получилось с генералом Покровским… Для большевистского правительства, один из десятков тысяч в эмиграции, офицер его уровня не представлял столь явной угрозы. И, быть может, потому Несмелову была уготована иная участь — исчезнуть в бесконечности лагерей.
Между тем шло время, разразилась германосоветская война, и с первых ее дней СССР терпел поражение, отчаянно ища военного альянса с западными «демократиями». Исход борьбы с немцами был еще неясен, но многих русских в Харбине стали посещать тревожные предчувствия. Странно, но не возможное поражение России тревожило их в те дни, а последствия вероятного альянса советской власти и западных стран в борьбе с Германией и ее союзниками. Победа над немцами и японцами грозила обернуться новой драмой — приход советских войск в Европу и Азию неизбежно открывал череду депортаций и арестов русских, проживавших вне СССР, для последующего этапирования на «стройки социализма». Впрочем, об этом думали очень немногие, весьма осведомленные о советских планах люди. О том, что ждет его, если в Харбине все же появятся советские войска, Несмелое представлял лучше других. Единожды чудом спасшись от расстрела во Владивостоке, он едва ли мог рассчитывать на удачу во второй раз. В 1942 году на вышедшей в Харбине книжке стихов поэта под названием «Белая флотилия» поэт сделал странное на первый взгляд посвящение проживавшей тогда в Шанхае его знакомой Лидии Юлиановне Хаиндровой: «Как видите, я еще жив». Впрочем, жить ему оставалось, увы, совсем недолго. В середине августа 1945 года в Харбин вступили советские войска. Члены ВФП подверглись арестам и последующей депортации в СССР, где по решению суда многие из них были приговорены к расстрелу и к разным срокам тюремного заключения. Арсения Ивановича Несмелова арестовали работники советской армейской разведки СМЕРШ и препроводили в одну из местных тюрем. Ожидая суда и неведомой ему до конца судьбы, поэт, казалось, не проявлял беспокойства. Он подбадривал товарищей по камере, создавал в тех тяжелых условиях атмосферу дружелюбия и поддержки. Спасая от отчаяния других, Несмелов не заметил, как сам буквально терял последние силы. Сказывалась полнота, возраст и ранения на прежних войнах, да и условия пересыльной тюрьмы на станции Гродеково близ Владивостока были далеки от совершенства. В один из сентябрьских дней тюремных «контролеров» привлек внимание шум за дверями одной из камер. Отворив дверь и приказав присутствовавшим в ней арестантам стать по периметру камеры, они увидели лежащего на полу человека. Поэт скончался от кровоизлияния в мозг. Так окончился путь не только одного из даровитых военных поэтов, но вместе с ним в прошлое ушла целая эпоха дальневосточных мастеров слова. Понесла утрату многоликая русская литература, в которой Арсений Несмелов успел сказать свое слово еще и как прозаик. Рассказы его, рассыпанные по харбинским периодическим изданиями, долгое время не были собраны вместе под одной обложкой, пока три года назад стараниями ценителей его творчества не были подготовлены и выпущены в свет два тома его поэзии и прозы. Несмелов был не одинок на творческом небосклоне Харбина, и наследие его современников, поэтов-харбинцев, еще только предстоит вернуть из забвения, ибо оно нуждается не только в опубликовании, но и в обстоятельных, глубоких исследованиях. В последней четверти XX века в Амстердаме была опубликована книга Валерия Перелешина «Поэзия и литературная жизнь в Харбине и Шанхае 1930–1950 годов». Возможно, пора издать эту книгу и у нас в России, а также заодно составить и опубликовать антологию харбинских литераторов, ибо девять десятых того, что было создано в Китае пишущей русской эмиграцией, сделано ею в Харбине. К такому открытию пришел еще в 1975 году Петр Евграфович Ковалевский, автор обстоятельной парижской монографии «Зарубежная Россия», посвященной полувековой истории русского зарубежья, с 1920 по 1970 год.
Отрадно думать, что современному читателю лишь предстоит открытие этого пока не познанного материка русской литературы в Харбине и ее достопамятных людей, многие из которых широко прославились в Русском Зарубежье. Среди них стоит особо монументальная фигура святителя Филарета (Вознесенского). Владыка митрополит Филарет родился в России, в городе Курске 22 марта 1903 года. Мать его, Лидия Васильевна, скончалась, когда сыну было всего 18 лет, а отец, впоследствии принявший монашество с именем Димитрий и ставший епископом, в 1947 году был репатриирован в СССР, где скончался в сане архиерея Московской патриархии. Семья митрополита Филарета в 1909 году переехала в Благовещенскна-Амуре, где будущий владыка в 1920 году окончил восьмиклассную гимназию. Оказавшись с родителями в Харбине, Георгий Вознесенский поступил в русско-китайский Политехнический институт, который закончил по специальности инженера-электромеханика в 1927 году. Рукоположенный тремя годами спустя, в 1930 году, в сан диакона, молодой инженер Георгий Николаевич Вознесенский был вскоре пострижен в монашество и в 1931 году с именем Филарет тогда же рукоположен в иеромонахи. Все вышеперечисленные события почти совпали с окончанием им харбинских Пастырско-богословских курсов, переименованных впоследствии в богословский факультет при Институте Св. князя Владимира, где иеромонах Филарет стал впоследствии преподавателем Нового Завета, пастырского богословия и гомилетики. В 1933 году он был возведен в сан игумена, а в 1937 году — в сан архимандрита. Один из коллег владыки по институту вспоминал о нем таким образом:
