Владимир Губарев - Утро космоса. Королев и Гагарин
Оттуда поднимались клубы дыма, и лишь это черное облако напоминало о залпе «катюш».
Ракета и стенд выдержали экзамен. «Эта штучка впечатляет», – сказал один из офицеров, и его слова с удовольствием повторялись на госкомиссии, которая в эти дни заседала несколько раз в сутки.
16 октября было принято решение о пуске. Дмитрий Федорович Устинов после заседания госкомиссии подошел к Вознюку.
– Я понимаю, что люди устали, измучены, – сказал он, – но мы не имеем права на ошибки, на неудачу. Еще раз напомните об этом всему стартовому расчету.
– Мы уверены в успехе.
– Я тоже. – Дмитрий Федорович улыбнулся. – Иначе и быть не может: вся страна на нас работает…
«Наша техника рождалась в годы послевоенной разрухи, – писал ребятам В. И. Вознюк. – Каждый гвоздь, кирпич, кусок шифера были на счету. Но для нас выделяли все необходимое – ведь речь шла об обороне страны. Стране угрожали новой войной, капиталисты не предполагали, что советские ученые и специалисты смогут в очень короткое время создать ракетно-ядерное оружие. Вы родились в конце пятидесятых годов, ваше детство и юность, к счастью, пришлись на мирное время, но его могло и не быть, если бы ваши отцы и деды, выстояв в страшной войне, не выиграли бы иные «сражения» – на этот раз в соревновании за новейшую технику – ракетную».
Первая ракета ушла легко, красиво. Чиркнула по небу как огненная стрела, только ее и видели.
Все выбежали из землянок, из машин, спрятанных в овражке. Начали поздравлять друг друга. Королев стоял чуть в сторонке. Его глаза были полны слез. Вознюк подошел к конструктору: «С днем рождения, Сергей Павлович!»
– Спасибо, – Королев обнял генерала, – такие дела, Василий Иванович, начинаем, такие дела…
Было уже пять, на востоке темнота чуть расступалась, но ночь пока царила над степью. Мы стояли у памятника, угадывая его очертания, потому что и Степан Царев, и я видели его много раз.
Он предложил остановиться на несколько минут. Молча вышел из машины, жестом позвал за собой.
– Подождем, сейчас она будет взлетать, – потом объяснил он, – я еще раз хочу взглянуть…
Мы торопились на стартовую, уходила очередная ракета, и пуск был назначен на шесть двадцать, а от памятника до наблюдательного пункта добрых полсотни километров.
– Успеем, – успокоил Царев и вновь замолчал. Я понял, что сегодняшняя остановка у памятника связана со вчерашним вечером. Сначала мы были дома у Царева, потом вышли на улицу. Степан Авксентьевич все рассказывал о тех днях, что давно уже ушли, а в нем живут, словно не властно над ними время.
С нами был еще Борис, сын Степана Авксентьевича. Он работает здесь же, на полигоне. Есть такая служба точного времени, и младший Царев следит, чтобы «секунды не торопились и не отставали, потому что в нашем деле точность прежде всего». Так он выразился, и отец поддержал сына: «Пожалуй, он прав. Секунды в жизни ракетчика подчас стоят многих лет…» И он вновь заговорил неторопливо, размышляя о прожитом.
– Борис родился 12 апреля, так что этот день для нас праздник вдвойне. Так уж случилось… Да и живет сейчас на улице Королева. На улице Сергея Павловича… А я привыкнуть не могу: «памятники», «улицы», «музеи»… Не могу… Он ведь для нас всегда живой… И молодой. В 47-м ему было сорок лет… Это на портретах Сергей Павлович суровым кажется, даже строгим, а для меня остался в потертой кожаной куртке, спокойный, мягкий, никогда не повышающий голоса… Неприятность однажды у меня вышла: ударило в лицо, кровь из щеки хлынула, думали, что глаза лишился. Королев на своей машине отправил в больницу, а вечером сам заехал… А ведь я рядовым техником был, он же – Главным конструктором. Мы тогда новые ракеты испытывали, собачек к полетам готовили… Добрым был Сергей Павлович, потому что в большом деле нельзя быть иным – люди тянутся к тому, кто во главе, примеряют себя по нему. А для нас, юнцов, Королев примером стал: тяжесть на его плечах огромная да и ответственность выше некуда. А он словно не замечает этого, в каждую мелочь вникает, всегда найдет время, чтобы выслушать, поспорить, более того – поучиться… Да и в наши «монтажные мастерские» приезжал в любое время суток, мы ни выходных, ни сменной работы не знали… И еще: зажигать людей умел делом, не случайно большинство из тех, кто на самом первом этапе начал с ракетами работать, так и прикипели к новому делу на всю жизнь.
Мы шли с Царевым по центральной улице городка, над нами шумели деревья, сквозь ветви которых проглядывали корпуса современных домов, магазинов, кафе, кинотеатра.
– Здесь ничего не было, – заметил Царев, – мертвая степь, а каждое дерево как ребенка выхаживали. Но я не об этих трудностях говорю, не о быте, об испытаниях иных. …Ну как их назвать?.. Испытания на творчество, на новые идеи – все это неточно, определение найти трудно. Ракетной техники не было, не существовало, те опыты, что велись в довоенные годы, лишь давали общее направление, а нужно было из множества путей найти тот единственный, который принесет успех. Это теперь я отчетливо понимаю, а тогда только догадывался, что те люди, стоящие рядом с Королевым и чьи имена навечно выбиты на памятнике первой ракете, идут в неизведанное. Одного мужества и стойкости мало, нужен огромный талант. И конструкторский и организаторский. Приближался космический век человечества; чтобы открывать его, нужны были такие люди, как Королев.
Первый пуск прошел удачно.
Новый старт. Ракета взрывается.
Пуск! Опять неудача…
На стартовой площадке еще один экземпляр ракеты. Она взмывает ввысь, точно ложится на курс и попадает в расчетный район.
Но Сергей Павлович мрачен. В своем вагончике, как обычно, к вечеру он собирает ближайших соратников, друзей. Пьют «пустой» чай, размышляют о будущем.
– Нужен новый носитель, – говорит Королев, – у этого нет будущего… Как считаете?
Разговор шел бурный, много спорили, не всегда соглашались друг с другом.
Нет, тогда еще речь не шла о космосе. Для обороны страны нужна была ракетная техника. И тем не менее в зти трудные годы началось исследование космоса в научных, мирных целях. Были созданы ракеты, которые называли «академическими». Председателем комиссии по их испытаниям был Анатолий Аркадьевич Благонравов.
Академик Благонравов в 1968 году возглавлял советскую делегацию на Конференции ООН по мирному использованию космического пространства. В своем выступлении Анатолий Аркадьевич сказал:
– Я со всей ответственностью заявляю участникам конференции, что в Советском Союзе с первых шагов ракетная техника ставилась на службу человеку. В каждом эксперименте, не только космическом, мы четко представляли, насколько важны и нужны данные о верхней атмосфере Земли. И уже с запуска первой геофизической ракеты в 1949 году такие исследования позволили получить ценнейшие результаты.
