Валентин Бадрак - 7 злых гениев, шокировавших мир
Нерон имел явно противоречивые представления о себе: с одной стороны, он считал себя гениальным кифаредом, безупречным актером и величественным властителем, с другой – он знал, что является всего лишь скверной язвой на теле одурманенной империи. Чего стоит только его знаменитая фраза «Прокормимся ремеслишком» в ответ на пророчества о своем низвержении. Он отчетливо понимал, что является раздражителем для общества, но не мог совладать со своими деструктивными порывами и неуклонно шел навстречу собственной гибели.
Действительно, каждое новое убийство оказывалось для самого убийцы тестом и откровением, словно он продолжал свой пожизненный эксперимент относительно того, как долго люди могут выдержать истязания, лишение свободы и безнаказанные убийства. Ведь не зря же он воскликнул однажды: «Еще ни один принцепс не знал, как далеко он может зайти!» Как у многих тиранов, у Нерона должен был появиться резвый исполнитель его желаний с еще худшим набором качеств. Эти спутники диктаторов и царей-мучителей являются их проекцией, дланью, с помощью которой они, как будто перекладывая ответственность на чужие плечи, вершат недозволенное, шокирующее или слишком грязное, чтобы браться за это самому. Таким поводырем Нерона по черным лабиринтам смерти стал Тигеллин, новый префект претория, сменивший умершего от опухоли Афрания Бурра. Негодяй по натуре, он с радостью воспользовался позволением Нерона, чтобы стать палачом и убийцей. Когда головы посыпались с плеч десятками, Тигеллин проявил чудеса фантазии в проведении пыток и изощренных убийств. Ему же приписывают и зверское распятие апостола Петра, а также решение обезглавить апостола Павла. Когда в Риме случился известный пожар, от которого выгорел почти весь город, Тигеллин коварно возложил вину за него на христиан. Последовали массовые убийства и травля людей: из живых людей делали осветительные факелы, их облачали в звериные шкуры, чтобы затем травить на арене амфитеатра, их развешивали на крестах и истязали даже без намека на разбирательства, а тем более суд.
Но как еще было проявить себя Нерону?! Он жаждал славы, но мог ли безвольный, женоподобный тип вести военную кампанию; он стремился к признанию во власти, но лишь жестокостью и свирепостью по отношению к людям мог прикрыть свою полную неспособность управлять государством, стремление вероломно завладеть чужим добром и небывалую расточительность. Зная, что является бездарным правителем и что слишком нелестными окажутся сравнения его времени со временем Августа или даже Тиберия, он решил затмить их величественностью и грандиозностью зрелищ, о которых даже подумать не приходило в голову его предшественникам. Со слонами и быками у него сражались четыреста тигров, а однажды он заставил гвардейцев вести бой с четырьмя сотнями кабанов и тремя сотнями львов. Этот сатир пытался поразить размахом пиршеств, переходящих в дикие необузданные оргии, от которых трещала по швам мораль и рассыпалась в прах многовековая система ценностей. Он перевернул в обществе все вверх дном, самовластно дозволив себе и разрешив многим другим выпустить наружу все низменное и звериное, что есть в человеке. Масштабы духовного потрясения общества были столь велики, что достойное презрения неожиданно возвысилось; предательство и подлость процветали повсеместно, отъявленные негодяи оказались в цене, а сам Рим стал эпицентром неудержимого разврата. Сенека успел оставить потомкам описания дыб и других орудий пыток, подземных тюрем и костров, которыми обкладывают посаженного в яму человека, крюков, которыми подтягивают тело кверху, а также неисчислимого множества наказаний. При Нероне простое убийство становилось скучным; люди упражнялись в нахождении самого изощренного способа истязания и умерщвления. Отто Кифер подчеркивает, что даже литературные произведения времен Нерона контрастируют со всем, написанным доселе, отражая чудовищную картину фундаментальных изменений духовного мира нероновского общества. И если «сочные рассказы Петрония» посвящаются похотливым участникам оргий и ночным разгулам, то драмы Сенеки наполнены ужасающими сценами зверств, мести и убийств. Сам же Нерон, создатель этой невероятной выставки ужасов, часто представлявший себя богом Аполлоном, в действительности, как метко заметил Вил Дюрант, «в свои двадцать пять лет представлял собой дегенерата со вздувшимся брюхом, слабыми и вялыми членами, плоским лицом, прыщавой кожей, курчавыми желтыми волосами и тупыми серыми глазами».
Нерон придумывал оригинальные способы достижения славы и признания. Он замыслил представить себя миру в качестве актера, поэта, музыканта и возничего, даже пытался стать «великим художником». Короче говоря, лишенный талантов государственника, Нерон вознамерился прославиться любой ценой, избирая ориентирами сказочные прожекты. Еще в юношескую пору Сенека научил его сочинять изящные стихи, а другой воспитатель, философ-стоик Херемон, обучавший его греческому, привил любовь к традициям эллинов. Жажда находиться в центре внимания и необыкновенная сила тщеславия, часто заслонявшая действительность, побудили Нерона к необычным для императора действиям. Но Нерон-артист покорил потомков отнюдь не силой своей игры, но изобретением, полезным самовлюбленным натурам. Он нанял пять с лишним тысяч специально подготовленных людей, которые во время представлений императора профессионально аплодировали ему и приветствовали отработанными приемами, типа жужжания или произведения специфических, привлекающих внимание звуков. Нерон не поскупился: только их предводители получали по 400 тысяч сестерциев – больше, чем любой представитель городской магистратуры. Августейший хозяин сцены запрещал кому бы то ни было покидать театр, когда он исполнял номер. Любопытные данные по этому поводу сообщили Светоний и Тацит, отметив, что «некоторые женщины рожали в театре, а многие, не в силах более слушать его и хвалить, перебирались через стены, так как ворота были закрыты, или притворялись мертвыми, чтобы их выносили на носилках». Но и тут цезарь проявил себя болезненно неадекватным завистником: он приказал разрушить и поглумиться над статуями знаменитых певцов-кифаредов древности. Нерон утверждал, что не завидует военной славе Александра или Цезаря, хотя в действительности он просто не смел замахнуться на нее, боясь оказаться осмеянным. Но из страсти к признанию император пытался приблизиться к богам. Не раз он указывал, что Аполлон во всех храмах изображен с кифарой в руке, потому-то и он играет на этом музыкальном инструменте. А управление квадригой он избрал по той причине, что это было занятием древних царей и полководцев. Удивительнее всего, что, когда предводитель восставших когорт Виндекс назвал его «дрянным кифаредом», Нерон пришел от этого в бешенство, не обратив внимания на сам факт вооруженного восстания против его императорской власти. Возможно, никчемный император искренне считал свои «таланты» единственной зацепкой для истории, где-то в глубине своей прогнившей души понимая, что должен быть проклят за все те злодеяния, которые принес людям.
