Уинстон Черчилль - От Лондона до Ледисмита
— «Мы знаем, как обращаться с кафрами в этой стране. Представьте себе, позволить этой черной грязи разгуливать по тротуарам!»
И после этого — никакого согласия, пропасть с каждым мгновением увеличивается:
— «Обучать кафра! Ах, вы все об этом, англичане. Мы учим их палкой. Обращайтесь с ними гуманно и справедливо — мне это нравится. Их поместил сюда Господь Всемогущий, чтобы они работали на нас. Мы не потерпим от них никаких глупостей. Пусть знают свое место. Что вы думаете? Будете настаивать, чтобы с ними хорошо обращались? Этим-то мы и собираемся заняться. Раньше, чем закончится эта война, мы сами решим, будете ли вы, англичане, вмешиваться в наши дела».
К полудню поезд еще не добрался до Дунди. Когда исчез из виду Талана Хилл, мы стали высматривать Маджубу и увидели ее незадолго до наступления ночи — высокую гору, с которой связаны воспоминания такие же мрачные и грустные, как ее вид. Бурские охранники показали нам, где они установили свои большие пушки, чтобы защитить Лаинг Нек и заметили, что теперь перевал стал неприступным.
Мы приближались к границе. Я принялся воображать, как покину поезд, пока он будет проходить Вольксрустский тоннель, выбравшись из окна. Впрочем, Спааруотер тоже подумал о такой [373] возможности и потому закрыл оба окна. Когда мы въезжали в тоннель, он открыл затвор своего маузера и показал, что тот полностью заряжен. Благоразумие опять заставляло набраться терпения. Было уже темно, когда поезд подошел к Вольксрусту, и мы осознали, что находимся на вражеской территории. Платформа была заполнена толпой вооруженных буров. Оказалось, что были сформированы две новые части командос, поезда должны были везти их на фронт. Вскоре к окнам прилипли бородатые лица мужчин, которые беспристрастно смотрели на нас, а затем обменивались замечаниями по поводу нашего вида.
Перед тем, как поезд покинул Вольксруст, сменилась наша охрана. Честные бюргеры, которые нас захватили, должны были возвращаться на фронт, и нас передали полиции. Начальник конвоя, приятный пожилой джентльмен (я не знаю его официального звания), подошел и объяснил через Спааруотера, что это он положил на дороге камень, который привел к катастрофе. Он надеялся, что мы не держим на него зла. Мы ответили: ни в коем случае. И добавили, что будем рады когда-нибудь сделать для него что-нибудь в этом же роде.
Затем мы попрощались, и я дал ему и Спааруотеру по маленькому клочку бумаги, где утверждалось, что они проявили доброту и учтивость по отношению к британским военнопленным, и где я лично просил, на тот случай, если они попадут в плен к британским войскам, чтобы с ними обращались хорошо.
Мы были переданы довольно ветхому полицейскому жандармского типа. Он постоянно плевал на пол и предупредил, что нас застрелят, если мы попытаемся бежать. Не имея особого желания разговаривать с этим типом, мы опустили полки в нашем купе, и в то время как поезд покидал Вольксруст, отправились спать.
Претория, 3 декабря 1899 г.
Был, насколько я помню, полдень, когда поезд с пленными подошел к Претории. Мы заехали на какую-то запасную ветку с земляной платформой справа, которая выходила на улицы города. День был хороший, ярко светило солнце. Встречать нас собралась большая толпа народа. Кто-то открыл дверь вагона и [374] сказал, чтобы мы выходили. Мы вышли — весьма оборванная и потрепанная группа офицеров. Деловито щелкнула дюжина камер, навеки запечатляя наш позор. Затем выпустили солдат и велели им построиться. Солдаты охотно выбрались из темных вагонов, в которых их везли, тут же начали болтать и шутить, и этот их юмор показался мне несвоевременным. Мы прождали около двадцати минут. Впервые с того момента, как я попал в плен, я испытал ненависть к своему врагу. Простые мужественные фермеры, храбро сражавшиеся, как их убедили, «за свои фермы», заслуживали уважения, если не симпатии. Но здесь, в Претории, я чувствовал в воздухе запах разложения. Здесь были твари, которые жирели, пожирая добычу. А там, на войне, были герои, которые ее завоевывали.
Когда толпа полностью удовлетворила патриотическое любопытство, нас повели: солдат — в закрытый лагерь на ипподроме, а офицеров — в тюрьму в Государственных образцовых школах.
Что до нас, то нам не пришлось далеко идти. В окружении конвоя из трех вооруженных полицейских, приставленных к каждому офицеру, мы быстро дошли до места назначения, длинного низкого здания из красного кирпича с крытой шифером верандой и железной оградой впереди. Веранда была заполнена бородатыми людьми в униформе цвета хаки или в коричневых фланелевых костюмах, которые читали, курили и разговаривали. Они взглянули на нас, когда нас ввели. Открылись железные ворота, и, миновав их, мы присоединились к шестидесяти британским офицерам, «захваченным противником», после чего ворота опять закрылись.
Государственные образцовые школы представляют собой довольно большое и прочное одноэтажное здание, которое занимает угол, образованный двумя проходящими через Преторию дорогами. Оно состоит из двенадцати больших классных комнат, семь или восемь из которых служат британским офицерам спальнями, а одна — столовой; имеется импровизированный зал для игры в мяч (в него превращен большой лекционный зал), а также хорошо оснащенный гимнастический зал. Здание стоит на прямоугольной площадке в 120 квадратных ярдов, где расположено около дюжины палаток для полицейской охраны, кухня, две палатки для прислуживающих офицерам солдат и новая душевая. Когда я попал в эту тюрьму, там хватало места для всех. [375]
Правительство Трансвааля обеспечивало пленным ежедневный рацион, состоявший из хорошей говядины и бакалейных товаров, кроме того, офицерам дозволялось покупать у местного лавочника, мистера Бошофа, практически все, что им могло понадобиться, кроме алкогольных напитков. В первую неделю моего заключения мы попросили снять этот запрет, и после долгих размышлений и сомнений президент позволил нам покупать пиво в бутылках. До тех пор, пока не было получено это разрешение, ассортимент дозволенных нам напитков удовлетворил бы самого ярого поборника трезвости; единственным облегчением служило то, что государственный военный секретарь, добросердечный португалец, иногда протаскивал бутылку виски, спрятав ее в кармане своего фрака или в корзине с фруктами. Несмотря на высокие цены в Претории, которые, естественно, никто не собирался снижать ради нас, поставляемый правительством однообразный рацион постоянно дополнялся пособием в три шиллинга в день, что было не хуже, чем в любом действующем полку.
По прибытии каждому офицеру выдавался новый комплект одежды, постельное белье, полотенца, туалетные принадлежности, а незаменимый мистер Бошоф был готов добавить к этому гардеробу все что требуется, за наличные деньги или чек на банк Кокса и компании, слава об услугах которого дошла даже до этого далекого и враждебного города. Я сразу воспользовался случаем, чтобы приобрести твидовый костюм нейтрального темного цвета, как можно более не похожий на те, что выдавало правительство. Еще я собирался купить шляпу, но один офицер сказал мне, что он тоже просил шляпу, но ему отказали. В конце концов, зачем нужна шляпа, если мне захочется погулять во дворе — полно свободных шлемов. И все же мои вкусы склонялись к шляпе с полями.
