Григорий Александров - Моя жена Любовь Орлова. Переписка на лезвии ножа
Но в общем снимаем хорошо. Научились многому и каждый день учимся еще[141].
Что будет?
Эйзен изредка приезжает гостем с журналистами и дает интервью. В общем, все в порядке.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
28. II.30 г.
Перл!
Павильоны окончены.
Безжалостная точность работы ателье сменяются партизанщиной неопределенной работы на натуре.
Теперь мы зависим от капризов солнца, и в моменты этих капризов будет время писать письма, статьи и собраться с мыслями.
А от одной мысли, что надо собраться с мыслями, берет страх, ибо собраться с таким количеством мыслей, которые у меня в голове навалены – это страшнее, чем собраться умереть.
Я поставил себе чрезвычайно сложное задание, чтобы понять возможности тонсъемки. И от этого паузы и ошибки, но результаты все же вдвое или втрое лучше, чем все, что здесь делается.
Это приятно, и за это люди уважают. Зато в следующей работе этих ошибок не будет, а следовательно, и качество еще возрастет. Школу ателье я закончил. Теперь предстоит более тонкая учеба, ибо едем на берега океана (в Бретань. – С. Ю.) снимать бурю, и моей изобретательности надо будет бодрствовать и быть начеку.
Извините за отрывочность мысли, но пишу в вестибюле, пока грузят аппаратуру в автомобиль.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Fontainebleau, 4.III.30 г.
Спасибо за записочки в письмах С.М. Но все же хочется иметь побольше. Или Вы уже меня уважать перестали?
Тем не менее, приветы из замечательных парков Фонтебло. Здесь снимаем.
Гриша.
На открытке, соответственно, с красотами Fontainebleau.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
10. III. 30 г.
Дорогая моя Перл!
Спасибо за письмо с интимными и материнскими инструкциями. Серьезное спасибо, потому что в вихре европейской жизни, путешествий и кинематографической работы забываешь самые важные вещи и упускаешь иногда из виду, что ты и сам – тоже человек.
Неиспользованные богатства и у меня самого копятся и мстят – но это нисколько не соблазняет меня на графинь и княгинь, которые присылают цветы в мою скромную комнату Монпарнасского отеля.
Смешного хотите Вы? Это возможно будет описать в следующем письме, ибо эти дни очень серьезны и ответственны для нашей дальнейшей судьбы.
Завтра уезжают в Америку люди, и они увозят наши желания. Поэтому желания должны быть продуманы и организованы.
Пишем мы с С. М. мало потому, что редко видимся, мало говорим и интересуемся разными состояниями человеческой деятельности. Он по гостям и редакциям, по балам и театрам, а я по лабораториям, фабрикам и специалистам по звук-кино. Вот потому это и происходит.
Не было еще дня, чтобы у меня хватило времени все успеть. Не было еще дня, чтобы я мог присесть и подумать. Быстро и стремительно надо жить, чтобы все видеть, слышать и понимать.
Во французских ателье работают, по крайней мере, вдвое медленнее и втрое хуже, чем в наших.
Французская кинематография курам на смех. А какие возможности… Ах!
Я почти написал статью об ошибках в тонфильмах и о «Возможностях звуковой съемки». Я хотел бы сделать иллюстрации – фото звукозаписи и пр. И до тех пор не публиковать их. Но если со временем не будет выходить, то пришлю без иллюстраций – и так интересно.
Письмо же – информационное и интересное – напишу при первой возможности. Сейчас была заминка с Тиссэ, болевшим гриппом – теперь он здоров, и съемки продолжаются.
Бодрости и веселья от души желаю.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
(на открытке с фотографией двух бретанских «красоток»)
15. III.30 г.
С самого кончика Европы, с берегов Атлантического океана, из суровой Бретани мой привет дорогой Перл!
Имейте в виду, что это самые красивые девушки, выбранные из всех бретанок, и потому не подозревайте меня.
Эйзен остался в Париже, ибо очень есть к тому сложные обстоятельства, о которых, я думаю, напишет сам.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
29. III.30 г.
Вот за такое письмо спасибо!
А я уж думал, что Вы презираете меня и потому не пишете.
Чтобы было ясно и понятно наше положение и наши желания, надо много кой-чего писать, но, как говорится, Господнего дерьма не перетаскать.
Вот в данную минуту мне должны позвонить, сколько дней нам разрешат оставаться во Франции. Может, надо будет укладывать чемоданы и катиться в более гостеприимные места.
В префектуре и в тайной полиции заведены дела о наших личностях. И как говорят, ДВЕСТИ документов и доносов неоспоримо доказывают, что С. М. – начальник фильмовой пропаганды Комитета (по кинематографии СССР. – Ю. С.), а я агент ГПУ, приставленный к нему для политической окраски его поведения. Вот так о нас говорят, такими нас считают. А надо Вам объяснить, что нет в Европе более страшных слов, чем агент ГПУ и Коминтерна.
Эйзена уже высылали, но наши заступники задержали исполнение приказа до сегодняшнего дня. Идут усиленные хлопоты о продлении визы, о возможности закончить фильм «Романс» («Сентиментальный романс». – Ю. С.) и т. д. Но чем все это кончится, пока неизвестно.
Дневники мои наполняются интереснейшими записями – техническими, художественными, бытовыми. И особенно смешны бытовые, ибо дружба с нашими шпиками, их рассказы, их жизненные идеалы достойны увековечивания.
Наши отношения с С. М. полны нервностей, и еще неизвестно, как они пойдут. Я ему пока верен в дружбе, ибо имею возможность и предложения лично, самостоятельно ехать в Голливуд и ставить картины. Но пока не делаю этого.
Ругаю его часто, ибо он кокетничает своей репутацией, созданной здесь.
Меня зовут. Напишу вечером. Ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
28. III.30 г.
Сегодня погуляем в Моне, а завтра Марсель. Удивительно красивая страна Франция. И консервативно скучная, но снимать можно замечательно. По мере возможностей это и делаем.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
29. III.30 г.
Если знаете адрес И. Бабеля, пошлите ему мой привет из европейской Одессы – Марселя. Его рассказы об этом поразительном городе помогают его понять и оценить.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
30. III.30 г. Марсель.
Эта ночь стоит многих по количеству впечатлений и по удивительным ситуациям, о которых напишу в письме – своевременно или несколько позже.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – М. ШТРАУХУ
30. III.30 г. Марсель.
Ну, – знаете!… Максим Максимыч!
