Федор Кудрявцев - Повесть о моей жизни
Помню, с какой досадой уходил я из гостиницы и как ругал я и старуху нищую, и саму Царицу Небесную за то, что не исполнили обещания меня обрадовать. Но радость пришла позднее. Недели через две или три брат Иля снова вызвал меня в гостиницу, и на этот раз я был принят на должность буфетного мальчика.
В этот же день я получил форменную серую куртку с красными кантами и белый передник. Мое рабочее место было в описанном выше помещении с белым столом и мойкой, куда я на особом деревянном подносе должен был приносить из кухни и из кофейного буфета завтраки, обеды и ужины, которые заказывали проживающие в номерах этого коридора гости. Это значило бегать по лестнице в нижние этажи, вниз и вверх, в течение всего дня.
То, что мы, мальчики, приносили, официанты на посеребренных подносах подавали гостям в номера. Затем нам приходилось мыть и перетирать принесенную из номеров посуду, а вечером убирать помещение буфета.
Каждый этаж гостиницы делился на две равные части — «невскую», что к Невскому проспекту, и «итальянскую», по названию Итальянской улицы. На каждом таком полуэтаже со сквозным коридором было по группе служащих. В группу входили два официанта, два коридорных, две горничные и два мальчика. Я попал на третий «итальянский» этаж. Другого мальчика, моего товарища, звали Ванькой. Мне он не нравился, и дружбы у нас не получалось. Я дружил с другими мальчиками, с которыми жил в одной комнате при гостинице, в полуподвале. Здесь у каждого мальчика была отдельная кровать с подушкой, простыней и одеялом. Клопов, блох и вшей здесь не было. За чистотой в комнате следила горничная. Она же меняла и постельное белье. Работали мы все по двенадцать часов в день, от семи утра до двенадцати ночи, с переменным перерывом в течение этого времени по пять-шесть часов. Завтрак, обед и ужин получали со специальной, «людской», кухни, конечно, очень простую еду.
Жалованье мальчикам было пять рублей в месяц. Еще рублей по пять-семь мы зарабатывали чаевыми. Мы караулили в коридоре, когда уезжающий гость выходил из номера, вежливо кланялись и желали счастливого пути, причем почти всегда получали какую-нибудь мелочь на чай. Из этого получался наш приработок.
В Европейскую гостиницу приезжало много иностранцев, поэтому от служащих требовалось знание иностранных языков. Все женщины-горничные говорили по-немецки, некоторые официанты тоже понемногу знали кто по-немецки, кто по-французски. Начальство гостиницы задумало и нас, мальчиков, обучать немецкому языку. Собралась группа, человек пятнадцать мальчиков, и учитель из соседней гимназии, швейцарский немец господин Берггольц, стал по вечерам заниматься с нами в одном из помещений на крыше гостиницы.
Я весь ушел в изучение языка, и учитель постоянно хвалил меня за успехи. Хвалил меня и радовался моим успехам и братец И ля.
К сожалению, наши занятия продолжались всего с полгода. Наш учитель, молодой еще, лет сорока, красивый господин Берггольц простудился, заболел и умер. Проводить его в последний путь до могилы предложили и нам, его ученикам.
Начальство гостиницы дало нам свой небольшой фирменный автобус, в котором нас и везли до кладбища и обратно. Таким образом, по такому печальному поводу я совершил свою первую в жизни поездку на моторе, как тогда называли автомобили в Петербурге.
(Вторую мою поездку на моторе я сделал в другой европейской столице, в Берлине, вместе с австрийцем, товарищем брата Ильи, Францем Лерлом по пути в Австрию.
В третий раз в жизни я ехал с ним уже в Австрии, на всемирно известном богемском курорте Карлсбаде, в маленьком автобусе с вокзала к месту работы, в гостиницу «Ганновер».
В четвертый раз в жизни мне довелось ехать на моторе, теперь уже грузовом автомобиле, в австрийской столице Вене, где меня с товарищами как пленных везли летом 1915 года на разгрузку какого-то металла. Там я сильно зашиб ногу и больше на разгрузку не ездил.
Пятый раз я ехал на моторе, легковом автомобиле, через три года после четвертого, в России, в городе Вологде, с приказом из штаба фронта командиру латышского стрелкового полка Красной Армии.
Такова география моих первых в жизни поездок на моторах — автомобилях.)
А теперь вернемся в Европейскую гостиницу, где меня в первый же день не только одели в форменную куртку и передник, но и научили, как надо есть с тарелки и держать нож и вилку, с помощью которых я еще никогда не ел. Этому учил меня старший официант Василий Захарович Евдокимов, который погиб в Первую мировую войну.
Работа в Европейской гостинице была для меня истинным наслаждением. Я быстро научился бегать с подносом на согнутой левой руке по лестнице, ловко мыть и вытирать посуду и многое другое. Здесь никто из старших не бил мальчиков по щекам и не сквернословил, все обращались друг к другу культурно. В официантах я видел не хамоватых лакеев или подхалимов, а сознательных тружеников, честно делающих свое дело. Была еще свежа в памяти революция 1905–1907 годов, и мне не раз приходилось слышать от них о забастовках всего персонала гостиницы. Сюда, в гостиницу, к нам в руки иногда попадали номера большевистской газеты «Правда», и мы тайком читали ее в нашей общей комнате. Приносил их, как помнится, буфетный мальчик Павлуша Гусаков.
Но самым главным для меня была близость брата Или. В вечерние часы в свободное от работы время я приходил к нему в буфет, и мы с ним говорили, говорили… Он был для меня очень хорошим воспитателем и примером добра и чести.
Руководящий состав в Европейской гостинице составляли иностранцы, главным образом из Швейцарии. Директором гостиницы был господин Вольфлисберг, красивый представительный человек, лет сорока, занимавший вместе с женой и дочкой Леночкой, лет двенадцати, роскошный двухкомнатный номер на третьем этаже со стороны Невского проспекта. У директора было три помощника: управляющий номерами господин Вайнгарт, управляющий рестораном господин Кауфман и управляющий обслуживающим персоналом господин Лютц. Главный бухгалтер был тоже швейцарец, господин Крок. Все эти господа имели представительный вид, отлично, без акцента говорили по-русски и никогда не позволяли себе грубого обращения со служащими. В Рождество для нас, мальчиков, в зале ресторана «На крыше» устраивалась рождественская елка и вечер с хорошей скрипичной музыкой и с подарками, которые выдавала жена директора. Помню, однажды я получил шесть хороших носовых платков в красивой фирменной упаковке известной фирмы Саввы Морозова.
Коридоры на этажах делились на две равные части и назывались со стороны Невского проспекта «невским», а со стороны Итальянской улицы «итальянским». На каждом этаже была небольшая комната без окон, с длинным столом и шкафами со столовым бельем и посудой и мойка с лотком, а также небольшой теплый шкафчик для суповых тарелок. Все это называлось буфетом. Сюда подавались звонки из номеров, здесь же сервировались на посеребренные подносы и подавались официантами заказываемые гостями горячие завтраки и обеды из кухни на первом и из кофейного буфета на втором этажах. На каждом этаже было по два официанта — шеф и помощник, по два буфетных мальчика, обязанных очень быстро приносить в буфет из кухни и из кофейного буфета на деревянных подносах покрытые теплой салфеткой горячие блюда, чай и другие горячие напитки. Чтобы они не остывали, мальчикам приходилось бегать по черной лестнице и вдоль коридора очень быстро. Кроме этого, мальчики должны были мыть и перетирать посуду, убирать буфет и вызывать гостей к телефону в конурке возле буфета, так как в номерах тогда телефонов еще не было. В таких же темных, без окон, как и буфет, помещениях находились по две горничных и по два коридорных носильщика багажа приезжих, поздно вечером также чистивших их одежду и обувь. Служебные помещения горничных и коридорных были их жильем и местом отдыха.
