Памела Трэверс - Московская экскурсия
Не могли бы вы, если вас не затруднит, прислать мне пару изящных удобных кандалов?
5
Мы в полном составе продолжаем двигаться, словно смутное остывающее солнце, по странной орбите, где вместо знаков Зодиака — Дом культуры, Дом рабочих, Дом спорта, Дом проституток...
В последний я отказалась идти наотрез. Гид всячески меня уговаривала и ник^с не могла поверить, что мне совершенно не интересно. Гиды «Интуриста» с явным неодобрением встречают мои попытки улизнуть с экскурсий. Стоит мне сказать, что я собираюсь встретиться с друзьями, — в их взглядах появляется недоверие. Может, заподозрили меня в тайной подрывной деятельности? А если так, не услышу ли я вскоре над своими останками хрипловатый голос (возможно, Первого Профессора): «Закройте ей лицо; мои глаза в слезах; Как рано ей пришлось оставить свет!»[21]?
Все остальные покорно отправляются, куда велят, делая вид, что поступают так, движимые чувством долга, и что для них это лишь формальность. Конечно, они вернулись разочарованные: им не показали ничего, кроме бесконечных статистических справок. А в подобных случаях от статистики толку мало, даже наши Профессора это признают.
Сильно похолодало, невозможно согреться, пока не заберешься в постель. Из-за нехватки топлива центральное отопление в большинстве зданий отключено. Сегодня мы, сбившись в кучу, словно стриженые овцы, отправились в Третьяковскую галерею. На Западе, прежде чем войти в Национальную галерею или Тейт, принято сдавать портфели, трости и зонты. Но в России, где люди более основательные, надо снимать еще и пальто: вдруг кто попробует прошмыгнуть мимо служителя, обернувшись краденым холстом? Хотя вряд ли даже самому эксцентричному посетителю пришло бы в голову совершить нечто подобное. Картины из Третьяковской галереи вряд ли впишутся в домашнюю обстановку. Впрочем, от нас и не ждали восхищения картинами — нас должна была впечатлить их развеска. В соответствии с советскими принципами один зал был забит до отказа портретами богатых аристократов: шелка, атлас, кружева и драгоценности сверкали вокруг, вызывая тоску и усталость. Затем, явно оживившись, гид привела нас в зал, заполненный изображениями крестьян, претерпевающих разнообразные мучения. «Поразительно!» Просто нет слов. Жизнь не давала русским художникам XIX века времени на скуку, им было не до vie de boheme[22]. Раздел галереи, посвященный нравам буржуазии, тоже хорош: все эти молоденькие девушки, которых бездушные родители приносят в жертву распутным старикам. Пожалуй, я опоздала с визитом в Россию. Мне бы появиться здесь в восемнадцатом веке: тогда, если судить по этим живописным свидетельствам, жизнь была куда более увлекательной. Но я не решилась признаться в этом вслух: меня наверняка осудили бы за неуместное легкомыслие. К тому же, взглянув на Профессоров, я по их лицам поняла: не оставь они свои шляпы в гардеробе, наверняка бы благоговейно обнажили головы.
Я видела Сталина. Или, скорее, могла его увидеть, шансы были шесть к одному. Мы плелись назад в гостиницу, когда мимо нас промчался огромный роллс-ройс, и я разглядела забившуюся в угол фигуру и темное азиатское лицо. Кто-то прошептал: «Сталин!» Но мы уже смотрели вслед умчавшемуся автомобилю. Гид признала, что, возможно, это был он, но ручаться она не может. Я слышала, что шесть роллс-ройсов, в каждом из которых сидит человек со смуглым азиатским лицом, выезжают из Кремля каждую ночь, чтобы на следующий день вернуться назад, и никто (включая даже шоферов) не знает, вез ли он самого Сталина или одного из пяти его двойников. Конечно, в России нет больше террористов, но если бы они вдруг появились, столь хитроумная уловка не оставила бы им ни малейшего шанса выследить жертву.
Интересно, чем руководствуется «Интурист», составляя наши ежедневные программы? Кто, например, додумался до сегодняшнего утреннего маршрута? У меня нет ответа на этот вопрос. Хотите знать, чем мы занимались? Пожалуйста!
Поднявшись по высокой бетонной лестнице, мы, словно замерзшие грачи с верхушек деревьев, глядели на ровное поле, по краям которого стояли редкие аэропланы. Нам не разрешили подойти ближе, но позволили, дрожа от холода на шатком помосте, любоваться тем, как в сером тумане тают вдали очертания Москвы, — видимо, решили, что с нас и этого достаточно. Это называлось «осмотр аэродрома с вышки». О, с какой радостью и прытью откликнулись мы на сигнал гида к возвращению! Перед самым нашим уходом огромный «фоккер», будто сжалившись над нами, сделал круг над полем и приземлился аккуратно и торжественно. Он был похож на гигантское опасное насекомое — большие круглые глаза и вздернутый хвост. Едва самолет коснулся земли, из маленького окошка наверху выпрыгнули два человека и отчаянно замахали флагами. Морозный ветер понес им наши хилые аплодисменты. Мы были благодарны летчикам: они хоть немного оправдали наш визит.
Но разумного объяснения нашему появлению через полчаса на стадионе — размером поменьше «Уэмбли», но столь же безлюдном, — найти не удалось.
— Это стадион, — объявила гид без обиняков.
Мы осмотрели его» без особого энтузиазма. И даже потрогали деревянные скамейки. Да, все верно. Это стадион. Что тут скажешь? Бизнесмен поинтересовался, скорее по привычке, чем из любопытства, сколько он вмещает зрителей. Гид передала вопрос директору спортивной арены (который, конечно же, был тут как тут, стоило нам войти в воротами выведала у него, сколько тысяч болельщиков приезжает на каждое соревнование. Мы всё записали. И привычно изобразили ликование, хоть и не увидели подтверждения услышанному. Пустой стадион — воплощение пустоты. Даже Профессора не нашлись, что сказать, и не смогли придумать ни одного вопроса. Единственный прок от этого посещения — еще одна запись в блокноте. Но поскольку мы не готовимся напасть на Москву с воздуха и не собираемся создать футбольную команду, чтобы бросить вызов московским звездам, вряд ли эти утренние развлечения хоть на йоту увеличили наши знания о России. Впрочем, «Интуристу» — заботящемуся о нас, словно мать родная, — лучше знать. Хотя поверить в это трудно.
Я трачу мои рубли на дрожки и зеленый лук. Луком я делюсь со всей группой, так что каждому достается по стрелочке. Сначала все мужественно придерживались нашей ежедневной диеты из... ну, на вкус это как конина или китовое мясо, и упорно отказывались от подобных буржуазных излишеств. Но я объяснила им, что покупаю лук из медицинских соображений, а не из пристрастия к роскоши, они успокоились и теперь безропотно разделяют со мной трапезу. Все, кроме Фермера-Птичника. Удивительно: он-то ведь даже не розовый, а скорее разноцветный — красный, белый и даже синий. Потом я узнала, что Фермер продал за шестьдесят рублей свои брюки (запасную пару) какому-то нуждающемуся русскому и может теперь сам покупать себе лук, который ест в блаженном одиночестве, когда остальные спят. Между прочим, сказав «нуждающемуся», я имела в виду «того, кому нужны брюки», а не нищего. На самом деле здесь у всех, за исключением старых русских, деньги есть, но тратить их почти не на что. В. водила меня в одну семью, они живут вшестером в одной комнате и не знают, что делать с деньгами, которые зарабатывают. При этом они почти голодают. Эти люди показали мне кучу мясных карточек, но, поскольку мяса нигде нет, от них никакого проку. Понимаете, если у нас на Западе нищета существует посреди изобилия, здесь все с точностью до наоборот. В России денег в достатке, но не хватает продуктов. Так что обе цивилизации, извините, культуры (вряд ли можно назвать Советское государство цивилизованным) — всяк на свой лад принимают надир за зенит.
