Максим Коробейников - Подробности войны
Ночью меня снова разбудили, Связной дергал за плечо и радостно повторял!
- Товарищ старший лейтенант, вставайте, покушайте!
"Господи, - подумал я ,- что бы я делал без этих людей?"
Михеев подал мне котелок с супом и кусок колбасы.
- Вот, кушайте...
А сам встал у дверного косяка, да так и стоял, любуясь, с каким аппетитом я уминал все, что он принес.
Следующий день снова прошел тихо'. Ночью опять принесли обед. Тут уж я начал размышлять.
- Слушай, Анатолий, - спросил я связного, - откуда вы это берете? Тот пожал плечами.
- Ты не крутись, - строго прикрикнул я.
- С немецкой кухни, товарищ старший лейтенант. Мы вечером туда через овраг ходим. Повар у них чудной такой. Наливает в котелок, а сам "шнель-шнель" кричит. Мы отойдем в сторонку, поедим, да и вам захватим.
- Так вы же попадетесь! - воскликнул я.
- Там у них темно, хоть глаз выколи. Все в плащ-палатках. Все кричат одинаково: "Данке, данке, данке шен". Ну и мы тоже.
Днем я вышел в траншею и долго разглядывал ничейную землю, пытаясь угадать, как мои ребята ходят к немцам за баландой. Где вылезают из траншеи, как через проволоку пробираются, откуда в тыл к немцам, к кухне заходят.
Но так ничего и не мог сообразить. Долго высовывался, глядел и думал, как там немцы живут и как мои ребята ночью пробираются туда...
Вечером, только стемнело, в землянку ко мне пришла вся компания неразлучных: повар, писарь и, конечно, связной. Сгрудились у двери. Я предложил:
- Заходите и располагайтесь. Разговор будет. Они уселись и выжидающе молчали, ожидая, что я скажу.
- Ну так что, орлы, значит, с немецким поваром подружились? - спросил я.
- А что? - ответил связной. - Видно, хороший мужик этот повар.
- Чем он хорош?
- Он, по-моему, все понимает. Потому, как мы к нему подойдем, он тихо так говорит нам: "шнель-шнель, шнель-шнель..." Скорее, мол, уходите.
- У них тоже народ разный. Не одни фашисты, наверное, - поддержал Василенко. - И воюют не все одинаково. Один, убей его, не отступит, а есть и такие, что только увидят тебя, так все бросят - и бежать.
- Так ведь и у нас тоже! Другой - лучше бы он дома сидел, под ногами не мешался.
- Может, нам пайку бы за счет его увеличили?
- Правда.
- А может, если бы им кто другой, кроме фюрера, дал приказ, так они на нашей стороне были бы. А?
- Ну тогда мы бы всех победили.
В землянку вошел Тупиков, старшина роты. Все встали, потом, посмотрев на меня, сели. Старшина спросил:
- О чем разговор, товарищ старший лейтенант?
- Да вот говорим, что немцы - вояки хорошие, и если бы нам вместе... начал связной.
Не успел он договорить, как старшина грубо перебил:
- А ну, прекратить разговоры! Товарищ старший лейтенант, и вы это слушаете?
Связной замолчал, а старшина разошелся, и набросился на него:
- Вишь, какие дипломаты сопливые нашлись! В штрафную роту, видно, больно захотелось? Не насиделся еще?!
- А за что я сидел, ты знаешь? - обиженно спросил Михеев.
- Знаю за что.
- По дружбе, товарищ старшина. Вот товарищ старший лейтенант понимает, а тебе этого не понять, как можно по дружбе поплатиться. Сначала с друзьями попивать начал. Выпьем и поговорим по душам. Человек к человеку тянется, если он человек. Великое дело дружба. По дружбе и ларек пошел открывать.
- Так я же о другом, - сказал старшина, - так недолго и - брататься начнете!
- Ну уж ты загнул, старшина, - в один голос возразили друзья. - Что ты, не знаешь нас?!
- Да знать-то знаю. Но вот, говорят, товарищ старший лейтенант, наши на кухню к немцам ходят. Не слышали?
- Нет, не слышал, - стараясь как можно безразличнее, ответил я.
- Так вот, услышите еще.
Старшина сел, усмехнулся и обратился ко мне:
- А что, товарищ старший лейтенант? Может, и в самом деле ходят? Я под Сутоками вот так же вечером к ручью за водой пошел. Только набрал, смотрю, а на той стороне, немец присел, тоже воды набирает, Набрали, встали и друг друга будто не видели.
Думаю, что делать? Коли он меня не тронет, так я его почему должен? Уж кого кто... И знаете, иду я, думаю: "Ну, сволочь, неужели влепит? Ну, гад... У него автомат на шее, только поверни. А у меня карабин - за спиной. Пока его скинешь да прицелишься, так он тебя убьет. Ведь не выстрелил. Вот тебе и фашист проклятый, ушел. Вошел я в свою траншею, смотрел, смотрел, так никого и не увидел.
- Ну вот, старшина, значит, и ты братался с немцами?!
Старшина закурил и умолк, слова не произнес, пока все не разошлись...
До сих пор жалею, почему я не запретил моим ребятам к немцам ходить. Видно, тоже молод был и глуп...
А на следующую ночь вдруг поднялась стрельба. Я выскочил из землянки. Связного не было. Немцы, не жалея, бросали ракеты. Было так светло, что глазам больно. Пулеметные трассы щупали поле, чтобы никого не пропустить и не оставить в живых. Мины рвались с треском и звоном. Ко мне бежал Михеев. Он был в крови и обляпан грязью.
- В чем дело? - крикнул я.
- Беда, товарищ старший лейтенант! Василенку убили!
- Где?
Он не успел ответить, как я увидел, что солдаты волокут по траншее носилки, а на них - ротный писарь. Одна рука чертит по земле, а другая, локтем, то и дело утыкается в стенку траншеи. Санитар, идущий с носилками сзади, ворчит:
- Дармоеды! Лодыри! Даже траншеи вырыть не могут как следует. Носилки не пронесешь! Вырыли, называется.
Носилки опустили на землю. Ротный писарь не мог говорить. В груди у него что-то хлюпало и клокотало.
Я наклонился и посмотрел на него. Писарь выдавил из себя улыбку, будто оправдывался.
- Ничего, начальник штаба! - сказал я. - Поправишься, опять к нам приходи.
Его унесли.
Василенко лежал мертвый на проволочном заграждении, головой к нам. Видимо, смерть застигла его, когда он перелезал через препятствие.
- Видишь, к чему это привело?! - крикнул я. Михеев оправдывался.
- Так ведь, товарищ старший лейтенант, сколько раз ходили.... Все шло хорошо, а тут, смотрим, повар другой. Видно, заподозрил. "Хальт!" закричал, сволочь. Пришлось котелки побросать да деру. Стрелять начали... Вот и все.
Назавтра я собрал всех солдат и запретил ходить на немецкую кухню.
Но голод продолжался, и солдаты опять задумывались над тем, что бы такое предпринять, чтобы выжить...
ПОСЛЕДНИЙ СУХАРЬ
Дивизия в результате успешных боев продвинулась вперед и оторвалась от баз снабжения на полтораста километров. Дивизионный обменный пункт (или ДОП, как его сокращенно называли), тот самый, который кормит дивизию, был пуст, как вывернутый карман. Дорога, которая связывала его с базами снабжения, была пустынна. Над ней днем и ночью висели немецкие самолеты. Ни одна машина уже десять дней не могла прорваться к нам. Немецкие летчики гонялись и нещадно расстреливали всякого, кто появлялся на дороге.
