Дмитрий Ненюков - От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920
Прибытие «Гёбена» в Босфор сильно изменило обстановку на Черном море не в нашу пользу. «Гёбен» был вполне современный линейный крейсер-дредноут,[81] а наши два дредноута «Императрица Мария» и «Екатерина Великая» были далеки от окончания.[82] «Гёбен» имел 27 узлов хода, крепкую броню и десять 11-дюймовых орудий в пяти бронированных башнях. Мы могли ему противопоставить четыре старых броненосца с 15-узловым эскадренным ходом, сравнительно слабо забронированных и вооруженных все вместе шестнадцатью 12-дюймовыми орудиями старого чертежа. У нас было преимущество только в артиллерии, но десять орудий «Гёбена» помещались все на одной платформе и стреляли более метко и значительно быстрее, чем наши. Скорость хода «Гёбена», почти вдвое превышавшая нашу, позволяла ему быть господином положения и вступать или прекращать бой тогда, когда ему заблагорассудится.
Мы считали, что с прибытием «Гёбена» война с Турцией стала неминуема, и Черноморский флот получил инструкцию быть готовым к внезапному нападению. Были приняты надлежащие меры: Севастопольский, Одесский и Батумский порты были минированы крепостными минами, а где таковых не было – минами заграждения. В Одессе были поставлены для охраны лодки «Донец», а в Батуме – «Терец». Черноморский флот упражнялся в маневрах и стрельбах в предположении боя с «Гёбеном», но время шло, а нападения все не было. Как всегда бывает, энергия начала ослабевать, и начинали высказываться мнения, что войны, может быть, и не будет. А в Константинополе происходило следующее.
Как выше было сказано, германцы, надеясь сами справиться, вначале удерживали военный пыл турок, говоря им, что еще не время для их выступления, но после своих первых крупных неудач круто изменили политику, настаивая на немедленном выступлении. Турецкое правительство во главе с великим визирем, наоборот, вдруг перешло в миролюбивое настроение, и между ним и немцами почувствовался холодок. Только Энвер и Талаат остались сторонниками войны. В защиту их непримиримости должен, впрочем, сказать, что наша победа над немцами не сулила туркам ничего хорошего. Еще за год до войны в наших правящих кругах был поставлен вопрос о завладении Константинополем, и было преподано высочайшее указание разрабатывать план нужных для этого операций. Я присутствовал на одном заседании под председательством морского министра и с участием министра иностранных дел. Сазонов[83] тогда открыто высказал свое мнение, что он лично предпочитает нынешнее «status quo» завоеванию проливов, которое неизвестно к каким бедам и столкновениям нас может привести. Как ни приятно иметь ключ от своего дома в кармане, а таковым ключом был Босфор для Черного моря, но все же Розанов[84] был прав: Константинополь не такой орешек, которой легко было разгрызть, в особенности при нашем больном внутреннем организме, что уже показала Японская война и последующие за ней события. Удивительно, что, несмотря на такое решительное мнение министра иностранных дел, все же мы получили высочайшее повеление разрабатывать операцию на Константинополь.
Туркам, конечно, стало известно о наших намерениях от немцев, которые все знали, что у нас делается, и, естественно, что они не возымели к нам особых симпатий. Тем не менее, когда германцы предъявили туркам категорическое требование о начале военных действий, совет министров значительным большинством отклонил это предложение, и Энвер, и Талаат решили форсировать события на свой страх и риск. Наш посол Гирс[85] уже послал в Петроград успокоительную телеграмму, когда адмирал Сушон атаковал одновременно Одессу, Севастополь, Батум и Новороссийск.
17/30 октября в 2 часа ночи два миноносца с установленными огнями подошли к входу в Одесскую гавань и беспрепятственно вошли в нее, так как бак не был закрыт и их приняли за своих. Немедленно же оба миноносца выпустили мины в стоявший у входа «Донец», одна из них попала.
«Донец» начал тонуть. Миноносцы развернулись и открыли огонь по нефтяному порту, но в то же время другая наша канонерская лодка «Кубанец», стоявшая у завода для исправлений, открыла огонь по ним. Тогда миноносцы вышли из гавани и благополучно вышли в море, произведя порядочную панику в городе и порте, но кроме потопления «Донца» серьезного вреда не причинили.
«Гёбен» появился перед Севастополем в 6 часов утра и открыл огонь по Севастопольскому рейду. Получив телеграмму из Одессы, суда уже разводили пары, но выйти в море еще не могли. «Гёбен» в это время гулял по нашему минному заграждению, разомкнутому в ожидании заградителя «Прут», который должен был прийти из Ялты с полным грузом мин, и дивизиона миноносцев, высланного в ночной дозор в сторону Евпатории. Командующий флотом побоялся отдать приказ замкнуть заграждение из страха погубить собственные суда, и «Гёбен», выпустив десяток безрезультатных снарядов по порту, повернул в море и тут обнаружил транспорт «Прут». Увидя легкую добычу, он тотчас же направился к нему и открыл огонь. Первые же его выстрелы дали попадания, и на транспорте возник пожар, угрожавший взрывом корабля, переполненного минами. Видя безвыходность положения, командир приказал открыть кингстоны и спускать шлюпки, что и было исполнено. «Гёбен» прекратил огонь и сам начал спускать шлюпки. Минный офицер лейтенант Рагузский,[86] чтобы ускорить затопление, бросился вниз и подорвал заранее приготовленный подрывной патрон, но, вероятно, сам пострадал от взрыва, так как наверх более не показывался и погиб смертью героя, спасая других. Также погиб судовой священник отец Антониу, не пожелавший покинуть корабль, на котором он служил десять лет. Честь и хвала этим героям! Остальная команда спаслась на шлюпках, и «Гёбен» завладел только одной из них, оставив другим спокойно идти к берегу. Покончив с «Прутом», «Гёбен» обнаружил четыре наших миноносца, идущих от Евпатории, и открыл огонь. Начальник дивизиона капитан 1-го ранга князь Трубецкой[87] пробовал его атаковать, но встреченный огнем и получив два попадания в свой флагманский миноносец «Лейтенант Пущин», вынужден был повернуть к берегу и благополучно добрался до Севастополя. Наши береговые батареи отвечали на огонь «Гёбена», но стрельба носила беспорядочный характер и результатов не дала. Адмирал Эбергард,[88] командующий флотом, вышел в море только в 3 часа дня, когда фарватер был основательно протрален. Он вполне справедливо опасался, что «Гёбен» мог поставить мины на фарватер. Конечно, в это время неприятель уже был далеко.
Крейсер «Гамидие» утром того же числа появился перед Новороссийском и обстрелял порт, причем повредил два стоявших у молов парохода.
