«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым - Завада Марина Романовна
«Без любви невозможно жить». С Лаурой, Сашей и Наной.
«Лаура блестяще играла на рояле, хотя окончила не консерваторию, а музыкальную школу. У нее был дар: услышит мелодию и может ее сразу саранжировать».
«С Чингизом Айтматовым и сыном Сашей. С выдающимся писателем мы были в свое время собкорами „Правды" — я в Египте, а он — в Киргизии».
«Я никогда не выстраивал иерархию, что у меня на первом месте: дом, работа, друзья». С Лаурой и другом со времен Бакинского военно-морского подготовительного училища Робертом Микертумовым, ныне капитаном первого ранга в отставке.
«Мы с Лаурой понимали друг друга»
— Заметили. В первом томе своих мемуаров «Годы в большой политике» вы корректны по отношению к бывшему президенту. Не ожидали новых «засад» и не стали наносить превентивный удар? Искушенный политик, разве вы не могли предвидеть, что по-византийски лукавый, сентиментально расставшийся с вами Ельцин в готовящейся книге «Президентский марафон» не упустит случая вас задеть? Даже скомпрометировать: начиная от сетований по поводу того, что вы — человек старого времени, «аппаратчик старой закалки», и кончая намеками, простите, на фискальство, доносительство? Зато ваш второй том «Восемь месяцев плюс…» — это почти дуэль. Вы перестали проявлять церемонность, как бы больше «не подписывались» заботиться о репутации Бориса Николаевича?
— Первую книгу я писал еще до выхода ельцинских воспоминаний. Но и второй том — обратите внимание — если и дуэль, то не с президентом. С его окружением — да. Я нисколько не приукрашиваю Ельцина. Знаю его недостатки и положительные стороны. В некоторые моменты он был совершенно адекватен, тогда много делал, решительно поступал. Все-таки он человек, который вошел в Историю. Окружение — другое дело, Ельцина не надо с ним смешивать. Безусловно, я много знаю, но убежден: коли ты работал с этим президентом, не имеешь права писать о нем нагнетающе плохое.
— Ни на минуту не сомневались, что вы знаете гораздо больше, чем сочли допустимым приоткрыть. Критическую массу плохого, которой были очевидцем, опрятно не стали вытаскивать на свет. Естественно. Вы же не разъяренный «отлучением от тела» и переполненный мстительным чувством охранник. По касательной: зачем вы пригласили на службу в Торгово-промышленную палату Коржакова?
— Его избрали председателем Комитета по безопасности предпринимательской деятельности ТПП коллеги. Комитеты являются общественными организациями, объединяют союзы, гильдии, ассоциации и, строго говоря, не входят в палату. Существуют вокруг нее. Правда, председателей комитетов утверждает правление ТПП, но я не счел возможным отводить кандидатуру Коржакова только на том основании, что он некогда состоял в окружении Ельцина.
— То есть с вашей стороны это не было рассчитанным шагом?
— Абсолютно нет. Я же говорю: это родилось не у меня.
— А как вы к Коржакову относитесь?
— В целом неплохо, просто считаю, что ни врачи, ни охранники не должны писать мемуары. Но это не для публикации.
— Почему?
— (Смеется.) Потому что академик Чазов, мой хороший товарищ, тоже написал воспоминания. А если без шуток, не хочу выступать в роли судьи, который всем раздает оценки: это хорошо, это плохо…
— Вы не раздаете оценки. Мы же спрашиваем. Невежливо было бы «замотать» вопрос. Так?
— Наверное, так.
— Чтобы закончить с мемуарами. Вы не досадуете на себя, что в «Восьми месяцах плюс…», даже вступив на «тропу войны», придерживаетесь явных табу, проявляете свою знаменитую сдержанность? В то время как Борис Николаевич без всяких комплексов ведет бои без правил с их неслабыми запрещенными приемами?
— Видите ли, я не собирался подражать Ельцину. Он один человек, я — другой. Писал то, в чем уверен, что видел. Допускаю, что-то видел неправильно. Но так я видел и так написал. Поверьте, у меня нет злобы по отношению к Борису Николаевичу. Зачем же искусственно ее создавать, стараться унизить Ельцина, показывать его в обидном ракурсе?
А теперь представьте, как я был изумлен, покороблен, прочитав в воспоминаниях Ельцина, что приходил к нему с допотопной черной папкой и доставал из нее компрометирующие материалы. Этого никогда не было. И быть не могло. Исключено. Вранье. Я не мог этого делать хотя бы в силу того, что занимался внешней разведкой.
Впервые после своей отставки я встретился с бывшим президентом на юбилее Черномырдина. Отошел с Ельциным в сторону: «Борис Николаевич, вы что, на самом деле считаете, будто я хотел сесть на ваше место?» Он говорит: «Нет». — «Тогда скажите: был хоть один случай, чтобы я вынимал на кого-то компромат из черной папки?» — «Нет, этого не было. Но вы ведь про меня тоже много плохого написали».
— Классическая разборка. Не побили друг друга?
— (Смеется.) Напротив. Ельцин сказал: «Давайте это все перевернем к чертовой матери! Будем друзьями».
— У вас возникало желание поудить рыбу с Борисом Николаевичем? Он почему-то в книге допускал такую идиллию. Вы вообще-то рыбак?
— Не рыбак. Да и думаю, ни у него, ни у меня не было охоты специально общаться. Правда, раз столкнулись на футбольном матче — обнялись.
— А действительно бывший президент — не вы, своим личным решением развернул самолет над Атлантикой? Ельцин, во всяком случае, подает это как «отзыв Примакова».
— Да нет. Я президенту сообщил обо всем, когда самолет уже летел назад. Авторы его мемуаров, вероятно, хотели «тонко» меня уязвить.
— При том, что у вас «нет злобы по отношению к Ельцину», какой-то осадок остался? В связи с чем вы способны, как Горбачев, хмуро заметить: «Этого я Борису простить не могу»?
— Я не настроен проявлять злопамятность, тем более что Бориса Николаевича нет в живых. Единственная моя обида (но я и ее прощаю) вызвана тем, что Ельцин оказался под сильным влиянием родственников, Березовского, внушавших ему, что я коварен, представляю для президента опасность, хотя ничего похожего на угрозу от меня исходить не могло. Безусловно, неприятно, когда тебя выставляют в таком свете, но тут я многое списываю на пагубное пристрастие Бориса Николаевича, чем дальше, тем больше овладевавшее им.
Сравнение меня с Горбачевым некорректно не только из-за разных исторических масштабов фигур, но и потому, что в отношениях с Ельциным у нас непохожие «кредитные истории». Между двумя президентами — СССР и России — давно существовала неприязнь. Сначала Михаил Сергеевич задвинул Ельцина, а в конце концов тот, одержав верх, начал прилюдно оскорблять поверженного Горбачева, мстить ему. Со мной ничего подобного Ельцин себе не позволял. Даже после того, как допустил не понравившееся мне высказывание и я дал сдачи, не отреагировал.
Не могу сказать, что у меня в связи с Ельциным остался какой-то осадок. Когда я был руководителем Службы внешней разведки, министром иностранных дел, нас связывали безоблачные отношения. Президент не мешал мне работать. Напротив, помогал своим доверием. Возглавляя СВР, я каждую неделю в определенный день приезжал к нему с докладом. Вряд ли кто-то еще из высших руководителей пользовался такой привилегией.
— Борис Николаевич настолько интересовался разведкой?
— Естественно, я не посвящал его в то, что туда-то мы заслали нелегала, а там-то провели тайниковую операцию. Доклады касались полученной из-за рубежа важной информации, мнения наших аналитиков, позволяющих судить о тех или иных международных процессах.
Хочу быть объективным. В день подписания Указа 1400 о роспуске парламента президент позвонил мне в машину: «Как вы относитесь к моему указу?» — «Мне кажется, он не до конца продуман». — «Я не ожидал, что президента не поддерживает директор моей внешней разведки». Я ответил: «Мои слова отнюдь не означают, что я вас не поддерживаю, но было бы намного хуже, если бы директор вашей разведки говорил вам неправду». Ельцин положил трубку. Впоследствии он никогда не напоминал мне об этом разговоре. Не упрекал в нелояльности. Никогда. Наоборот, продвигал выше. Удивительное свойство.
