Минуты будничных озарений - Пикколо Франческо

Ты не находишь слов, тона, не находишь подходящего момента, чтобы сказать приходящей уборщице, что она плохо убрала (хотя на самом деле она вообще не убирала). Остается, трижды войдя в кухню, махнуть рукой. В доме будет неубрано, она получит деньги ни за что, но ты ничего ей не скажешь.

Фильм про близнецов. Их играет один актер. Но у одного из двух близнецов на носу очки, у другого – нет. У одного родинка, у другого – нет.

Когда проводят несколько дней в другом городе, многие ищут альтернативные гостиницам варианты. Есть люди, которые по непонятным причинам не любят гостиниц. Они не понимают удовольствия повесить Do not disturb на ручку двери, удовольствия лечь в кровать, перестеленную кем-то другим, недооценивают кофе или аперитив, внесенные в счет за номер (не напомните мне номер?), завтрак а-ля фуршет, когда ешь сколько влезет, в то время как загорелый и еще свежий после душа сосед ест йогурт со странными добавками типа кусочков фруктов, какая-то пара вопит от наслаждения за стеной в шесть часов утра, горничная, которая говорит: «Зайду потом» (потому что ты не удосужился повесить Do not disturb), искушение отдать все в прачечную (не только одежду, все) и есть до конца жизни клаб-сэндвич на кровати с любимым человеком…

Выбирать носки покрасивее в те дни, когда иду работать домой к режиссеру, который при входе заставляет снимать туфли.

Пятидесятилетний мужчина хочет жить с двадцатилетней девушкой. Всякий раз, когда он входит с ней в ресторан, в какой-нибудь дом или когда они просто идут по улице, он чувствует себя гордым и молодым. Чувствует себя – и это самая большая ошибка – снова двадцатилетним. Он видит обнаженное тело девушки, прекрасное тело, при виде которого захватывает дух, и чувствует боль в желудке, думая, что это нормально; он не знает, что это боль потерянного времени, ностальгии, терзаний. Нет, он этого не понимает. Он думает, что двадцатилетняя девушка видит перед собой обнаженного красавца, это то, что она ему говорит, и он забывает про свое тело, живот, кости. Забывает о холестерине и необходимости колоноскопии. Он не знает удержу; друзья, видя его, говорят, что он снова повеселел, снова стал жизнерадостным, и он действительно тратит последние силы, забывая о будущем. Он забывается, когда танцует, пьет, хохочет, гоняет на машине, заказывает столик в ресторанах и не видит во всем этом ничего смешного.

Это продолжается недолго; вскоре он станет терять хватку, сдавать позиции. И тогда он опомнится и начнет думать о диване, о телевизоре, о таблетках. Он смотрит на двадцатилетнюю девушку, и боль в желудке отнимает у него все силы, он чувствует себя прикованным к этой энергии, которую не может ни сохранить, ни потерять. Он не допускал и мысли о том, что эйфория со временем пройдет, а для двадцатилетней девушки времени не существует. Он отказывался понимать, что это не он может позволить себе не думать о будущем, а девушка.

Мужчина раскаивается. Но уже слишком поздно. Ему придется пройти весь путь до конца. Придется увидеть размягченный взгляд девушки, ее обращенные к небу глаза, ее кокетство с двадцатилетними парнями, придется делать вид, что их отношения еще не закончились, когда они уже закончились.

И однажды вечером девушка, уходя, говорит, что встречается с друзьями, и добавляет: «Идем со мной». Но не похоже, чтобы она огорчилась, услышав его ответ: «Нет, иди одна, я останусь дома». Мужчина остается на диване смотреть телевизор, девушка пьет коктейль и впервые понимает, что этому мужчине, который остался дома, пятьдесят лет.

Любовь перерастает в привязанность. Даже когда перестаешь кого-то любить, сохраняется ощущение, что любишь, трудно признать, что ты разлюбил, потому что возникает сожаление, потому что хочется сохранить чувство, которое делало тебя счастливым и больше не делает. Любовь после того, как она закончилась, продолжается, и это трогательно. Трогательность делает ее чистой, появляется желание коснуться ее. Но стоит протянуть руку, и она повисает в пустоте.

Когда угадываешь с первой попытки, открывается дверь внутрь или наружу. Но почти никогда угадать это с первого раза не удается.

– А ты когда вызываешь лифт и видишь стрелки, показывающие вверх или вниз, как это понимаешь? Надо нажимать кнопку «вниз», чтобы лифт спустился к тебе, или кнопку «вверх», чтобы показать, что хочешь подняться?

– «Вверх», если хочешь подняться, то есть ты должен объявить свои намерения.

– По-моему, нет. Ты должен сказать: «Сейчас езжай ко мне».

– Нет, он знает, откуда ты его вызываешь, и, следовательно, поднимается или спускается, чтобы приехать туда, откуда ты его вызвал. Но твоя задача сообщить ему, что потом ты захочешь подняться или спуститься.

– Ты меня не убедил. Может быть, спросим кого-нибудь?

– Бесполезно. Этого не знает никто.

На карнавале как дети, так и их родители проводят большую часть времени, объясняя, кем они нарядились. А остальные – притворяясь, что поняли.

Любая церемония вручения премий продолжается слишком долго.

Я дома у друзей. Дочка смотрит телевизор, кто-то хочет поменять канал, но она кричит: «Нет, подожди!» Она смотрит длиннющую историю про засаду леопарда, выжидающего момент, чтобы напасть на стадо газелей. Рассказчик комментирует, что происходит, и передает напряженность момента, однако непонятно почему держит сторону леопарда, который внезапно срывается с места, все газели бегут, одна из них отстает, леопард впивается ей в горло, газель борется с ним, тщетно сопротивляясь до тех пор, пока не наступит медленная смерть и леопард не начнет пожирать свою жертву. Потом следуют кадры, показывающие, как леопард ест ее понемногу каждый день, а потом налетевшие ястребы-стервятники съедают остатки.

Дети безутешно плакали, когда умирала мама Бэмби, а теперь они сидят на диване и видят Бэмби, которого медленно пожирает представитель семейства кошачьих. И если они плачут, то плачут, когда леопарду после долгой засады не удается растерзать олененка или газель. Плачут потому, что леопард останется голодным.

Клавиатура и мышка тоже развивались и теперь обходятся без проводов. Теперь это wireless, что очень хорошо, и кто-то даже говорит: «Можешь двигаться сколько хочешь». «А зачем мне двигаться, – спрашиваю я, – если компьютер остается на месте?» И потом каждый раз, когда ты его включаешь, компьютер говорит тебе, что он ищет соединенную клавиатуру.

«Почему ты ее ищешь? – говорю я. – Смотри, она здесь, под тобой». И иногда он ее не находит. А когда находит, ты доволен и думаешь: «Смотри, какой он башковитый». Но после того, как ты шесть раз нажал на клавиши, она больше не работает. Сели батарейки, и нужно покупать новые, но до ближайшего продавца два километра. И вот тогда ты понимаешь, зачем нужны были провода: чтобы не мчаться за батарейками за два километра, когда ты пишешь самое важное в твоей жизни письмо.

Раньше, если у тебя болело колено, врач осматривал тебя и говорил: «Есть проблема с коленом». Банальность, казалось бы, но это не так. Потому что теперь врач внимательно тебя осматривает и говорит: «Это мастификация». А ты говоришь: «Простите, я не совсем понял. Когда я встаю, у меня острая боль вот здесь». «Это мастификация», – уверенно повторяет врач непонятное слово. «У меня болит голова, – жалуешься ты. – Я стал плохо видеть». «Это психосоматика». Подозреваю, что все можно объяснить психосоматикой.

Почему почтальон всегда звонит именно в мой домофон?

Вареную зелень я ем, но не различаю. Я не знаю, капуста ли это, шпинат или брокколи. Но я знаю, что мне нравится капуста, немножко нравится брокколи, меньше – шпинат.