Пол Баррел - Королевский долг
Послышалось три громких стука, и шум в зале стих. Вошла миссис Джастис Энн Рафферти. Мишель кивнула мне. Я поднялся по лестнице и занял свое место. Все взгляды устремились на меня. Справа публика на балконе наклонилась вперед, чтобы получше меня разглядеть. За моей спиной три ряда занимали журналисты. В левом углу тоже устроились журналисты — те, кому не хватило места в этих рядах. Передо мной была миссис Джастис Рафферти. Она смотрела прямо перед собой. Слева, напротив мест для адвокатов, была пустая деревянная скамья, на которой будут сидеть двенадцать присяжных. Они станут внимательно рассматривать все: меня, документы, вещественные доказательства и сотни моих фотографий с принцессой и ее сыновьями.
Когда стали зачитывать, в чем именно меня обвиняют, меня попросили встать. Ноги сделались ватными, и я с трудом мог держаться прямо. Мне казалось, я вот-вот упаду. Я ужасно нервничал.
Пункт первый: кража у Его Королевского Высочества принца Уэльского. Пункт второй: кража из поместья Дианы, принцессы Уэльской. Пункт третий: кража у Его Королевского Высочества Уильяма, принца Уэльского. В Олд-Бейли атмосфера была очень торжественная, поэтому все эти обвинения звучали гораздо серьезнее и убедительнее, чем в Международном суде. После каждого пункта я говорил: «Невиновен» — и бросал быстрый взгляд направо. Мария положила голову на плечо моему отцу и пыталась справиться со слезами. Потом присяжных привели к присяге, и они заняли свои места.
За последние месяцы в моем деле кое-что изменилось. Сначала меня обвиняли в краже 342 предметов, а сейчас их число уменьшилось до 310. Впрочем, причин для радости было мало — присяжным достаточно было решить, что я незаконно присвоил себе хотя бы один предмет, чтобы меня признали виновным. Прокурор Уильям Бойс объяснил, что такая коллекция вещей, принадлежавших королевской семье, «не может храниться у простого человека».
Я решил, что буду держаться с достоинством, что бы ни случилось. Эндрю Шоу напомнил мне, чего не должен делать подзащитный в зале суда; прямо как Сирил Дикман в первый день, когда я приступил к своим обязанностям в Виндзорском замке. «Когда окажешься в зале суда, не смотри на присяжных, не ерзай на скамье, не передавай нам слишком много записок и не давай им вывести тебя из себя».
Никто не видел, что я все время катал в руке два хрустальных шарика. Я позаимствовал их у Ника. Они наполняли меня той энергией, о которой часто говорила принцесса. На протяжении всего этого кошмара я твердо верил в то, что принцесса и моя мать рядом со мной.
Мамино обручальное кольцо висело на цепочке у меня под рубашкой. Я все время держал руку в правом кармане брюк — там лежала чудесная медаль матери Терезы, которую принцесса дала мне после своей встречи с матерью Терезой в Лондоне — Диана ходила на эту встречу с мамой Марии.
Очень тяжело было слушать, как мистер Бойс подробно описывает план нашего дома и где какие вещи были найдены. Он говорил долго: «Коварное, хорошо обдуманное решение… Что эти вещи делали в его доме?.. Туманные объяснения мистера Баррела кажутся нам очень противоречивыми… Задумайтесь, сколько может сейчас стоить компакт-диск с автографом принцессы Дианы…» Мне хотелось закричать. У меня дома были вещи гораздо дороже, чем компакт-диск с песнями Майкла Джексона или Тины Тернер, который подписала Диана: она всегда подписывала диски, чтобы все знали, что это от нее — она так делала с детства. Если какой-нибудь посетитель Кенсингтонского дворца говорил, что ему очень нравится какая-то мелодия или песня, которые звучали во время его разговора с Дианой, принцесса тут же дарила ему этот компакт-диск. К тому же мистер Бойс упустил самое главное. Я никогда не продал ни одной вещи, которая принадлежала принцессе, так что бессмысленно было просить присяжных задуматься о потенциальной стоимости. Они все были дороги, бесконечно дороги мне только по одной причине — потому, что раньше принадлежали леди Диане.
Мне гораздо интереснее было смотреть на судью, миссис Джастис Рафферти. Она была словно зачарованная словами прокурора. Постоянно что-то записывала, то и дело заправляя ручку чернилами.
«Интересно, это такие же темно-синие чернила, которые любила Диана?» — думал я.
Иногда она подолгу вытирала кончик пера о промокашку.
Она вообще его слушает? Или ей тоже скучно?
Я был сражен ее алым одеянием и белым париком. Образец элегантности. Слишком прекрасна, чтобы быть судьей, думал я.
Каждое утро она входила в зал суда с почти королевским величием. У нее была очень добрая улыбка, но холодный взгляд тут же требовал тишины в зале, если журналисты за моей спиной начинали совещаться или обмениваться мнениями.
Я перевел свое внимание на королевский герб над головой миссис Джастис Рафферти. Я прочитал слова, которые знал наизусть: «Позор тому, кто замышляет зло». Как странно мне было смотреть на льва и единорога, защищавших королевский щит, со скамьи подсудимого.
Мария была свидетельницей защиты, поэтому ей нельзя было присутствовать на заседаниях, которые начались после соблюдения всех формальностей. Мы решили, что ей лучше пока отправиться домой в Чешир и занять себя работой в цветочном магазине, чтобы поменьше думать о суде.
Моим убежищем стал дом Кевина и Шарон Хартов — они были первыми, с кем мы познакомились, когда вернулись из Хайгроува в Лондон. Здесь, в их уютном викторианском доме в Хемптоне, недалеко от Ричмонда, я отдыхал от судебной суматохи и укрывался от внимания прессы. В те дни Кевин и муж моей племянницы Луизы Том Макмахон всегда были со мной. В те две недели меня очень выручила наша дружба.
Вечером, после первого судебного заседания, мы не смотрели новостей ни по Би-би-си ни по Ай-ти-эн. Телевизор вообще был выключен, так как прокурор просто уничтожил меня в своей речи, и все это наверняка транслировалось по телевизору. Я сидел за столом с добрыми, хорошими людьми и ел спагетти под соусом болоньез. Так приятно было расслабиться и не следить за каждым своим жестом, ведь в зале суда за мной подмечали любую мелочь.
«Сегодня на нем опять был изящный галстук — на этот раз от „Эрме", за 65 фунтов, — писал Джеймс Уайтейкер в своей колонке на второй день. — … я сидел напротив него в столовой и видел, как он ест здоровую пищу — муссаку [30]… Он подражает в одежде принцу Чарльзу… а его рукопожатие очень крепкое».
Журналист «Дейли Миррор» Стив Деннис рассказал мне, какое обо мне сложилось мнение среди журналистов: «Ты слишком много улыбаешься, кажешься слишком спокойным — и это заметно».
Спокойным! Я еще никогда в жизни так не нервничал, но, выходит, мне даже не позволено делать «хорошую мину при плохой игре». Только дома у Хартов мы с их сыном Джо семнадцати лет и дочерью Эйми, которой было девятнадцать, могли открыть бутылочку вина и проболтать весь вечер — так приятно было побыть собой, когда никто не следит за каждым твоим шагом, не обсуждает тебя. Если Кевин замечал, что у меня угрюмое настроение, он тут же говорил: «Пойдем, выпьем пивка!», и мы отправлялись в ближайший паб.
