Пол Баррел - Королевский долг
Ночь накануне судебного заседания я провел в дешевом отеле возле вокзала Юстон. В Лондон к тому времени приехала целая армия родственников и друзей, которые хотели поддержать меня и Марию. Когда мы остановились возле отеля «Трэвэл Инн», я заметил на стене отеля огромный рекламный плакат Би-би-си. С него нам улыбалось гигантское лицо принцессы. Под ним шла надпись: «Кто самый великий англичанин?» Даже если я не думаю о принцессе, что-то все равно непременно напоминает мне о ней.
В тот вечер в баре к нам присоединился мой приятель, журналист. Мне понадобилось несколько пинт «Гиннесса», чтобы успокоиться — я дрожал от одной мысли о том, что скоро мне придется предстать перед судом. Мария курила одну сигарету за другой. Мы пытались приучить себя к мысли, что завтра все теле- и фотокамеры будет направлены на нас.
Адвокат Эндрю Шоу позаботился о том, чтобы нас доставили в суд на «мерседесе» с шофером. За нами ехал микроавтобус с верными друзьями и родственниками, готовыми оказать нам поддержку. Кажется, в «мерседесе» за всю дорогу никто не проронил ни слова. Мария и я держались за руки. Эндрю и младший адвокат Рэй Герман размышляли о чем-то. От этой тишины, по мере приближения к пункту нашего назначения, я все больше нервничал. Во рту у меня пересохло, сердце бешено билось в груди.
Мы проехали по Ладгейт Хилл. Вдалеке виднелся собор Святого Павла. По этой самой дороге двигалась торжественная процессия, когда королева ехала на благодарственный молебен в честь восьмидесятилетия королевы-матери, только сейчас мы ехали не к собору. Мы свернули налево, проехав мимо офиса Службы уголовного преследования. Тут я увидел вдалеке большую толпу. Вскоре ее уже можно было четко различить. Это были журналисты. Десятки журналистов. Телеоператоры перебегали через дорогу с камерами на плече. Фоторепортеры застыли в самых разнообразных позах — кто-то сидел на корточках, кто-то стоял на коленях, кто-то — на маленькой железной лесенке. Здесь были радиокомментаторы, журналисты из разных газет, праздношатающиеся, а также стояли заграждения, чтобы сдерживать толпу, и полицейские, чтобы следить за порядком. Мария еще сильнее сжала мою руку. Когда «мерседес» остановился у обочины, я посмотрел налево и увидел сборный помост, который удерживали леса. Здесь должна стоять камера Би-би-си — прямо напротив входа в здание суда. При виде всего этого мы с Марией задрожали.
— Ладно, все равно придется пойти, — сказал я.
— Желаю всем удачи, — сказал Эндрю и вышел из машины, чтобы открыть нам дверцу.
Я глубоко вздохнул, проглотил комок, подступивший к горлу, и несколько секунд помедлил.
«Все приходит, все уходит, Пол. Все приходит, все уходит», — услышал я голос принцессы.
Потом мы выбрались из машины. Первое, что я услышал, — щелканье затворов фотоаппаратов. Оно было похоже на хлопанье крыльев, как будто целая стая птиц вдруг взвилась в небо. Потом меня ослепили яркие вспышки. Я встал рядом с Марией и обнял ее за талию. Она никак не хотела отпускать мою руку. Двое полицейских открыли нам двери в здание суда, а Эндрю и Рэй Герман махнули рукой, показывая, что пора заходить. Мне было просто невыносимо думать, что Мария участвует во всем этом, но она упрямо заявила, что пойдет со мной во что бы то ни стало. Когда мы вошли, она повернулась ко мне и сказала:
— Ты мой муж. Я останусь с тобой, что бы ни случилось.
— Пол! — воскликнул кто-то. — Как ты?
Мне протянули руку. Это был Джеймс Уайтейкер, журналист из газеты «Дейли Миррор».
— Бывало и лучше, мистер Уайтэйкер, но все равно спасибо.
Я всегда называл его мистером Уайтейкером, а принцесса любя величала Помидорчиком. Потом я заметил в коридоре журналиста Би-би-си Николаса Уитчелла, еще одного джентльмена среди журналистов в здании суда. Принцесса звала его Морковкой. Но того человека, которого я искал, в здании не было. Журналистка Би-би-си Дженни Бонд, которую так любила принцесса, освещала поездку королевы в Канаду. «Посмотри, какой у нее браслет на ноге!» — говорила принцесса. Ей он ужасно нравился.
Что касается искусства поддержания добрых отношений с прессой, то тут принцессе не было равных. Она знала о журналистах все. Кто-то ей нравился, кто-то нет, кто-то — и она знала это — не очень-то жаловал монархию. И вот теперь те, кто так пристально следил за каждым шагом принцессы, обратили все свое внимание на ее дворецкого.
Около десяти мы сели в лифт и поднялись на третий этаж. Я шел за колыхающимися черными мантиями — мой адвокат лорд Карлайл и младший адвокат Рэй Герман шли впереди, держа в руках парики. Мы прошли из более современной части здания в викторианскую. Здесь все было отделано мрамором. Несколько защитников со своими помощниками собрались в стайки, другие сидели на дубовых скамьях. Мне вдруг вспомнился Музей естественной истории. Огромная фреска напомнила мне полотна Тициана, которые принцесса повесила в Кенсингтонском дворце.
Свет проникал сюда сквозь огромный стеклянный купол. Мне удалось прочитать слова, выбитые в камне: «Мудрые законы — основа жизни». У дверей зала заседаний № 1 столпились репортеры — некоторые приехали из Америки и Австралии.
— Не переживайте, — сказал лорд Карлайл. — Сегодня будут одни формальности, присяжные произнесут присягу. Само разбирательство начнется еще нескоро.
Я вошел в зал суда. Своими дубовыми сиденьями обтянутыми зеленой кожей, он напоминал палату общин Целых две недели, пока шли заседания, я сидел в стеклянном боксе — там находилась скамья подсудимых. Мария вместе с моим отцом села справа, там, где были места для родственников. Я подошел к скамье подсудимых, скамье для убийц, насильников и грабителей.
Женщина-охранник вежливо остановила меня, когда я уже собирался сесть на эту скамью. «Мистер Баррел, вам придется спуститься со мной на первый этаж», — сказала она. Видимо, так было положено: подсудимый должен занять свое место только после того, как войдет судья. Раньше миссис Джастис Рафферти обходилась без формальностей.
За моей спиной оказалась лесенка, которая вела в крохотную комнату со стенами, выложенными кафелем. Когда меня уже не было видно из зала суда, охранница остановила меня. «Стойте. Давайте подождем здесь», — сказала она, и мы сели на ступени. Казалось, она не хотела, чтобы я сидел в этой ужасной маленькой кафельной комнатке. Она заметила, как дрожат мои руки. «Все будет нормально, не переживайте, — сказала она. — Я здесь часто бываю. Я специально попросила, чтобы мне поручили отвести вас сюда, потому что это вы… Знаете, все это так странно». Ее звали Мишель, я никогда не забуду ее доброту и симпатию.
