Анатолий Воронин - Второй пояс. (Откровения советника)
Кадровик рявкнул — «Товарищи офицеры», и «генералитет» покинул помещение.
Дембеля и примкнувшие к ним товарищи еще с минуту оставались в комнате, обсуждая план дальнейших мероприятий, прикидывая, на сколько каждый должен сегодня «выставиться» обмывая полученные награды. Ясно было одно, что предстоящий день и вечер для нас будут весьма насыщенными разными событиями.
Уже выходя из помещения, я столкнулся нос к носу с Алексеевым. Он давал ценные указания Валере Виноградову, — начальнику оперативного отдела Представительства. Завидев меня, генерал в очередной раз расплылся в улыбке.
— Вот, понимаешь ли, еще один орденоносец.
Виноградов окинул меня с головы до ног, словно видел впервые, и, пожав плечами, произнес:
— Не понял, а где?
Я сначала не сообразил, о чем это он ведет речь, и протянул, было коробочку с наградой, на что Валера демонстративно возмутился:
— Ну, ни фига себе, ему целый орден дали, а он и не знает, что его обмывать положено. Не-е, придется тебя еще на один срок оставить здесь. Глядишь, со временем будешь немного сообразительней.
Пока я соображал, как отреагировать на Валерину шутку, Алексеев ухватив обоих за локотки, потащил в свой кабинет.
— Поскольку я твой старый должник, позволь внести свой посильный вклад в это дело. — Генерал достал из стола бутылку коньяка и разлил его по «кам-кам» (чуть-чуть) в тонкостенные стаканы, что стояли вместе с графином на небольшом столике в углу кабинета. — Да-а уж, вашу баню с бассейном я никогда не забуду. Замечательная баня. Она еще функционирует?
— А что с ней будет-то.
— Ну, кто знает. А вдруг «духи» позарились на неё, да и развалили своими эрэсами, и вам уже в арыке приходится купаться, — не унимался генерал.
— Да не-е, цела наша баня… Конечно, мне то уж точно не придется в ней купаться больше, да и мужикам видно очень скоро оттуда придется съезжать. Поди, последние разы её будут раскочегаривать. Кстати, а что у вас слышно насчет вывода советников из Кандагара?
— Ну, думаю, что с месяц-то им еще придется там побыть. Но однозначно, до августа в Кандагаре не останется ни одного советского военнослужащего. За что пьем-то, герой, за орден или так?
— За орден, за орден, — поддакнул Валера. — Только в коньяк его не макай, а то, пожалуй, эмаль вся слезет. Тут недавно один «деятель» тоже обмывал свою награду. Сунул её по незнанию в неразведенный спирт, теперь будет дома щеголять непонятно чем. Так что, орден — орденом, а коньяк — коньяком. За награду, стало быть!
— И за благополучное возвращение домой, — добавил генерал.
Выпив «по единой», я решил, что не стоит злоупотреблять доверием Алексеева, и, извинившись, быстренько ретировался из его кабинета. Генералы с полковниками сами по себе, а мы — капитаны да майоры, уж как-нибудь сами по себе.
Не буду описывать всего того, что происходило в тот вечер в «Беркуте», но повеселились мы изрядно. В оконцовке «мероприятий» местные мужики организовали для «дембелей» баньку, с тем, чтобы те смогли смыть с себя пыль и пот Афгана.
Только к десяти часам утра, изрядно выспавшись, но до конца так и не протрезвев, мы были в состоянии выехать всей толпой в центр города, с тем, чтобы напоследок полазить по кабульским дуканам и просадить остатки «афошек», которые нам в Союзе будут совершенно ни к чему. В гостиницу возвращались после обеда, волоча с собой коробки с чайными и кофейными сервизами, со встроенными музыкальными шкатулками и экзотическими названиями — «Седой граф» и «Молодой граф».
Последний вечер и едва ли не половину ночи просидели на балконе, и точно так же, как и в самый первый день своего пребывания на чужой земле, бурно обсуждали смешные и грустные истории, произошедшие с нами и нашими друзьями за два долгих года. Вот только слушателей из числа «салаг», среди нас на этот раз уже не оказалось. Некому было передавать свой «доблестный» опыт. В связи с предстоящим выводом советнического аппарата из Афганистана, последние месяцы ротация сотрудников осуществлялась за счет внутреннего перераспределения освобождающихся должностей. Советники, уезжавшие в отпуск, еще продолжали возвращаться из Союза, а вот на места дембелей назначали тех советников, чьи коллективы уже попали под сокращение, в связи с выводом ОКСВА, начавшимся в ряде высокогорных провинций и на востоке Афганистана.
Ночь, на удивление, выдалась тихой и спокойной. Как и в первый раз с улицы доносились гортанные возгласы — «дреш». Где-то вдалеке, прозвучало несколько одиночных выстрелов и все вновь стихло. Ни обстрелов, ни пожаров, словно и не было никакой войны. Идиллия!
Рано утром во двор Представительства въехал «ПАЗик» и мы стали загружать свои вещи. Напоследок окинул взглядом внутренний дворик «Беркута», где старик-афганец усердно подметал и без того чистый асфальт. Посмотрел на цветы, растущие на клумбе посреди двора. Все это я видел в последний раз. Не знаю почему, но мне вдруг стало грустно. Грустно оттого, что в моей жизни завершалась веха жизненного пути, название которой — Афган. Все, что еще вчера было повседневностью бытия, ради которого я суетился, проявляя житейскую изобретательность, незаметно, и без особого шика переходило в разряд отдаленной памяти об этом самом бытии. Прожитые дни, недели, годы, становились историей. Историей, отраженной в сохраненных фотографиях и документах, что я вез с собой домой. Историей, память о которой теперь навсегда останется в потаенных уголках моего сознания. И эту засевшую «занозу» оттуда уже никакими клещами не возможно будет вытащить.
Ехали по шумным улицам Кабула, последний раз вдыхая горячий воздух чужой страны, которая за два года совсем перестала быть чужой. Понятная, но одновременно не понятая нами до конца, она продолжала оставаться на том же самом месте, где ей было предначертано находиться многовековой историей. Мы же, для истории этой страны, были практически никем. Словно приблудные псы, случайно забежавшие на чужую территорию, оставившие там свои «метки», и тут же сбежавшие прочь, пока не порвали местные, злобные волкодавы. Вот только «метки» эти, оказались весьма и весьма кровавыми. Долго еще придется Афганистану и его народу, зализывать свои раны, оставшиеся после нашего военного присутствия.
Скрип тормозов автобуса и отборный мат водителя, вернули меня в реальную жизнь. Перед автобусом стоял бача лет десяти от роду, у которого вместо правой руки из плеча торчала небольшая культя.
«Вот оно — истинное лицо этой страны», — пронеслось в моем сознании. Кто знает, где этот пацаненок потерял свою руку — то ли, при установке взрывного устройства против шурави, то ли, сами шурави «укоротили» его, во время проведения одной из многочисленных «зачисток», или при нанесении БШУ. Сколько еще, таких вот бачей, бродит сейчас по дорогам этой нищей страны. Безрукие и безногие, кому они нужны здесь, где и вполне здоровым людям нет работы. Тяжелое наследство оставляем мы Афганистану после своего ухода.
