Моисей Кроль - Страницы моей жизни
Недавно опубликованная корреспонденция между Николаем II и его матерью Марией Федоровной в дни Октябрьской революции бросает особый свет на важные события, которые произошли в России в эти исторические месяцы: октябре, ноябре и декабре 1905 года. Мы узнаем из этой переписки, что царю Николаю II очень не хотелось отказываться от самодержавия.
В своем письме от 1 ноября 1905 года он пишет своей матери: «Вы, наверно, помните те январские дни, когда мы были вместе в Царском Селе. Грустные дни (январь 1905 года). Но это пустяки в сравнении с тем, что происходит в последнее время. Началось с всеобщей забастовки железнодорожников, которая пронеслась от Москвы по всей России. Петербург и Москва были отрезаны от всей страны. От железнодорожников забастовка перебросилась на фабрики и заводы. В университетах происходит Бог знает что. Разные оборванцы и бродяги собрались и открыто проповедуют восстание, и никого это не трогает. Тошно читать газеты. Пишут только о забастовках в школах, на заводах и как убивают солдат, казаков, полицейских. Везде беспокойство, скандалы, бунты, и министры вместо того, чтобы действовать энергично, собираются, как перепуганные курицы, и говорят об уходе из кабинета. Передо мною две дороги, – пишет дальше Николай II, – найти энергичного солдата и задушить это движение военной силой или дать населению гражданские права и свободу и обязать Думу создать законы – это значит конституцию. Витте очень энергично защищал второе предложение. Все, с кем я разговаривал, были согласны с Витте. Витте и Оболенский составили текст манифеста. Два дня мы его обсуждали, и с Божьей помощью я его наконец подписал. Дорогая мать, Вы можете себе представить, что я пережил в тот момент. Со всех концов России обращались ко мне, писали мне, просили милосердия, чтобы я это сделал, и многие, кто меня окружает, тоже были того же мнения. Не было человека, на кого я бы мог положиться, кроме честного Трепова, и мне ничего другого не оставалось, как перекреститься и дать то, что все просили».
Мы тоже чувствовали, как не хотелось царю подписывать Манифест, но все этого требовали, и он был вынужден подчиниться. Внутренне он был согласен с Треповым: он бы с легким сердцем задушил революцию военной репрессией. Это особенно видно из письма царя об еврейских погромах.
9 ноября пишет Николай II такое письмо своей матери: «В первые дни после Манифеста беспокойные элементы подняли голову, но очень скоро образовалась острая реакция и масса лояльного населения дала почувствовать свою силу. Результат (реакции) скоро обнаружился, и он был таков, как можно было ожидать в нашей стране. Наглость социалистов и революционеров вывела народ из равновесия, и так как девять десятых из них были евреями, то вся ярость была излита на них, и поэтому произошли погромы, и странно, что эти погромы были одновременно во всех городах России и в Сибири. Понятно, что в английской газете пишут, будто это полиция организовала погромы. Там все повторяют бабскую сказку. Но от погромов пострадали не только евреи, пострадали русские агитаторы инженеры, адвокаты и т. п.».
Вот так самодержец России, набожный христианин, принял вести о всероссийской резне евреев.
Богом помазанный монарх был доволен. Ни капли сочувствия к убитым, которые ничего общего не имели с революцией. Ему в голову даже не пришла мысль, что в передовом государстве существует полиция и военная власть, чтобы защищать людей от стихийных убийств. Как слепой, глухой, как человек, который ничего не понимает, что вокруг него делается, царь все время повторяет гнусное объяснение, преподнесенное ему близким ему Треповым и полицейским департаментом, – они дали это объяснение о характере жутких погромов евреев. Царь не хочет понять и признать, что Трепов и Рачковский провели в жизнь его желание, его ненависть к передовой русской общественности и особенно к евреям, которую он носил в своем сердце. Трепов и другие высокопоставленные убийцы и погромщики знали заранее, что еврейские погромы принесут Николаю некоторое утешение, иначе они бы не посмели опозорить Россию. И как не правдиво звучит второе письмо в сравнении с первым! В первом письме он сам утверждает, что вся Россия, даже министры, его окружение согласны, что надо ввести в России конституцию со всеми свободами. Это был голос всей России, это было требование. А по второму письму выходит, что когда Манифест был дан, когда желание русского народа было удовлетворено и когда социалисты и революционеры хотели использовать заслуженные свободы, то русский народ не нашел другой формы выразить свою радость, как начать грабить и убивать евреев.
Как раз в ноябре вспыхнули военные восстания в Елизаветполе, Киеве, Севастополе, Харькове, Екатеринодаре и в других местах. Вспыхнули серьезные беспокойства в Маньчжурской армии и по всей России разнеслись крестьянские бунты. Все это знал Николай II.
30 ноября он пишет своей матери: «Дорогая мать, еще одна несчастная неделя. Крестьянские волнения не перестают, их очень трудно задушить, потому что не хватает солдат и казаков, но горше всего бунт (военный) в Севастополе». Это уже были не евреи, а весь русский народ.
Глава 34. Историческое воззвание Всероссийского союза писателей к русскому народу против антисемитизма и погромов.
12 февраля 1906 года появился царский манифест, который назначил открытие Государственной думы на 27 апреля 1906 года. Это было сигналом к энергичной и, можно даже сказать, драматической кампании выборов. По правде сказать, непрерывный государственный террор и страшные штрафные экспедиции создали такое настроение, что никто почти не верил, что в самом деле Дума будет созвана. Политическая атмосфера была так отравлена преступными действиями центральной и местной администрации, что Манифест от 17 октября со всеми обещаниями казался циничным обманом. Действительность была страшной, реакция торжествовала. Аресты, еврейские погромы, жестокая расправа с крестьянскими восстаниями, травля в прессе, бесконечные аресты и ссылки революционно настроенных людей – вот в таких условиях появился манифест 12 февраля 1906 года. И все-таки, несмотря на то что революционные партии бойкотировали выборы в Думу, предвыборная кампания приняла такой размах, что все были поражены. Удивительно было то, что еврейские массы проявили чрезвычайный интерес к выборам. Везде шла страстная агитация, чтобы побольше еврейских «выборщиков» или друзей евреев были посланы в Думу. Главный мотив был таков: чем больше будет еврейских «выборщиков», тем больше будет возможности выбрать депутата-еврея.
Очень важную роль играли в этой предвыборной кампании комитеты, которые наш еврейский Союз организовал повсюду. Но чтобы принять участие в этой выборной кампании, евреи должны были иметь большую веру и смелость, потому что в это же время черносотенцы вели ужасную противоеврейскую агитацию. Черная реакция не останавливалась ни перед чем. Полиция и жандармы распространяли по городам и селам сотни тысяч прокламаций, в которых евреи были выставлены как худшие враги русского народа, и вывод из этих прокламаций был всегда один и тот же: надо уничтожить всех евреев. Время от времени хулиганы под руководством полиции или жандармов организовывали еврейские погромы, чтобы показать, что такая же судьба ждет всех евреев в России. Терроризировали евреев на все лады. В Польше «Народовые демократы» требовали, чтобы евреи голосовали за них, в противном случае всех евреев убьют, как в 1903 году в Кишиневе. В некоторых еврейских городах инициативу взяли офицеры и солдаты – убивали, грабили, как будто была военная экспедиция во вражеском лагере.
