Грэм Робб - Жизнь Бальзака
Письмо от 15 января 1842 г. может служить примером самого бодрого письма с выражением соболезнования. Перед лицом новой надежды все его опасения улетучились. Он стал писать Эвелине чаще; в его письмах меньше упреков и неизменна главная тема: брак. Скоро ему исполнится сорок три года, а Эвелине, насколько ему было известно, было около тридцати пяти, но у них впереди еще много времени. Они вместе встретят старость. Все его романы должны составить один труд, все его действия имеют перед собой ту же цель, и все его мечты должны сбыться одновременно.
Эвелина, которая находилась в двух тысячах миль от него, не в состоянии была оценить простоту ситуации. Когда пришло письмо Бальзака, Венцеслав уже два месяца был мертв. Эвелина начала новую жизнь и открывала такие стороны самой себя, которые до тех пор скрывал брак. Помимо того, прошло почти семь лет с тех пор, как она в последний раз видела Оноре, и она вовсе не была уверена в том, какую роль отведет ему в своем будущем. Ее новые взгляды выражены в чудом сохранившемся дневнике, который она вела в тот период. Эвелина вела дневник по-французски – ради обучения дочери, и, хотя большинство подробностей по-прежнему приходится расшифровывать по версии Бальзака, дневник позволяет нам зайти за зеркало его писем и ненадолго увидеть Эвелину такой, какой она сама себя представляла952.
Ее первой реакцией было отсрочить его приезд. У нее имелись практические проблемы, которые, как она, наверное, считала, ее французский возлюбленный, с его долгами и многочисленными замыслами, лишь обострит. Кузен Венцеслава Ганского, прикованный к постели скряга-миллионер, который хотел оставить свое состояние Анне Ганской, пытался добиться судебного запрета, который не позволил бы имению перейти в руки меркантильного французского писателя953. Даже без судебного процесса Эвелина рисковала потерять имение: она была полькой, не православной, и все прекрасно знали о ее привязанности к иностранцу. В миг отчаяния она подумывала о том, чтобы уйти в монастырь, и даже писала своему «Норе», что он теперь свободен и волен поступать, как ему хочется, – фраза, которую он назвал «самым большим совершенным тобой зверством»954. Фраза Эвелины послужила толчком для написания автобиографического романа «Альбер Саварюс» (Albert Savarus). По словам рассказчика, герой романа подражает «некоторым современным писателям, которые, из-за недостатка воображения, стремятся писать о собственных радостях и печалях или о таинственных событиях в их жизни»955. Подобно своему герою, Бальзак видел, что истинная цель всей его жизни исчезла, его политические амбиции, если смотреть на них в ретроспективе, оказались напрасной тратой времени. Кроме того, его беспокоило собственное здоровье. В марте 1842 г. от сердечного приступа умер Стендаль, и роман полон отсылок к его творчеству. «Альбер Саварюс» стал автобиографией, действие которой происходило в будущем. Бальзак предвидел, что угаснет, «как посланник Античности», который доставляет свое послание и умирает956: «Через семь лет мне исполнится пятьдесят. Стоит ли моя жизнь того, чтобы так беспокоиться? Я буду отработанной силой»957.
«Альбер Саварюс» стал отчаянной мольбой, направленной к Эвелине, не выдергивать у него из-под ног ковер-самолет и – может быть, еще один пример «непроизвольных желаний» – литературной местью «тетушке» Розали958, которая всеми силами пыталась помешать своей маленькой кузине Эвелине переехать в Париж. Для Розали Париж оставался городом полным кровожадных революционеров, которые в 1794 г. гильотинировали ее мать. Бальзак считал Розали олицетворением зла: она передавала Эвелине все сплетни, ходившие о нем. В «Альбере Саварюсе» есть персонаж по имени Розали, которой, в отличие от Розали настоящей, удается разрушить матримониальные планы героя. В конце романа Бальзак отправляет Розали на пароход, который плывет по Луаре и взрывается; она теряет правую руку, левую ногу, лицо ее обезображено, здоровье подорвано, и остаток дней она проводит в монастыре.
Замыслы Бальзака очень тревожили женщину, которая попрежнему носила траур и решилась прочно встать на ноги до того, как снова входить в то, что Бальзак именовал «брачной тюрьмой». В сентябре 1842 г. Эвелина переехала в столицу, Санкт-Петербург, где занималась своим судебным делом и снова начала проявлять интерес к жизни. Вполне могло случиться и противоположное. Оказалось, что петербургское общество служило гаванью для напыщенных посредственностей; но ее наблюдения, что примечательно, лишены злословия за спиной, такого распространенного в ее кругу. В своем дневнике она радуется возможности писать; она проявляет острое чувство юмора, которое иногда странно противоречит ее невинности – возможно, это результат не наивности, но неопытности. Вдовство принесло новые заботы. За ней ухаживает пожилой сановник, граф де Балк, в прошлом любовник мадам де Сталь. Сначала Эвелина даже не понимала, что сама поощряет его, – «Я видела глаза этого исландского вулкана, который выплевывает жгучую лаву посреди снега и льда», – но затем очень огорчилась тем, что «заразила» человека в его возрасте «своего рода нравственным воспалением мозга». Интересно, что именно в то же время (март 1843 г.)
Бальзак описывал ужасное влечение барона де Нусингена к куртизанке Эстер. Вулканы – распространенная метафора в «Человеческой комедии», но Бальзак предпочел более обнадеживающий двойной образ, который тем не менее напоминает нам о его тайных страхах… «Подавленная бременем дел, придушенная постоянными расчетами и вечными заботами в погоне за миллионами, молодость, с ее возвышенными мечтаниями, оживает, зреет и расцветает, подобно брошенному зерну, давшему пышное цветение под лаской проглянувшего осеннего солнца»959.
Благодаря рекомендательному письму от Бальзака Эвелина познакомилась с человеком, бросившим вызов ее свободе: Ференцем Листом. Когда Бальзак по глупости стал хвастать своей «принцессой», Лист решил соблазнить ее. Он воспользовался испытанным сочетанием романтической внешности, наигранного гнева на ее «ханжество» и, конечно, захватывающим дух исполнительским мастерством. Бальзак почуял опасность и предупредил Эвелину, что Лист избалован, жесток, «глуп, как актер, и злобен, как прокурор, – все, что у него есть, находится в его пальцах»960. Но Эвелина вела битву сама. В записях своих разговоров с Листом она рисует запоминающуюся картину человека, который постепенно выпутывается из сетей самообмана, освобождаясь от того, что вначале казалось очень похожим на любовь. Она призналась себе, что ее план стать «хозяйкой своей судьбы» и таким образом изучить «незаурядную личность» был способом заглушить собственную совесть. Их последняя встреча 3 июня 1843 г. дает потрясающее доказательство ее верности Бальзаку. Поэтому эпизод остался без внимания критиков, которым нравится огорчаться при мысли о том, что после смерти Бальзака Эвелина знала и других мужчин. «Вы просите простить вас, – сказала она Листу, – что довольно трудно, когда вас знаешь, и невозможно, когда вас любишь и когда любима вами». Для одинокой женщины, питавшей к тому же почти религиозное благоговение перед «гением», она поступила очень мужественно. Эвелина, так же как и Бальзак, способна была поддерживать красивую иллюзию, но, подобно Бальзаку – и даже больше, чем Бальзак, – она научилась сживаться с одиночеством, не только интеллектуальным, но и социальным. Ей очень хотелось влюбиться, но столь же решительно она вознамерилась оставаться хозяйкой своей судьбы, «прогнать с моего горизонта малейшие признаки бурных эмоций, оставаться безмятежной, как вечернее небо осенью». Таким было небо, на котором предполагалось расцвести «молодости» Бальзака.
