Глеб Елисеев - Лавкрафт
В Провиденсе Лавкрафт и Барлоу создали совместный рассказ «Ночной океан». Этот текст в очередной раз демонстрирует, до какой степени легко мастер хоррора использовал стандартные, даже шаблонные ситуации и ходы, разработанные им для своих произведений. А с другой стороны, «Ночной океан» показывает, что Лавкрафт не прекратил поиски новых стилистических и художественных форм. Рассказ в значительной степени отличается от той псевдореалистической манеры, в какой написано большинство произведений Лавкрафта конца 20-х — первой половины 30-х гг. XX в. И дело здесь не только во влиянии Барлоу. Сам Лавкрафт попытался обратиться к совершенно иному, исповедальнолирическому стилю, по интонации чем-то напоминающему его тексты «дансенианского периода».
«Ночной океан» начинается с того, что очередной безымянный лавкрафтовский герой приезжает на атлантическое побережье, в городок Эллстон-Бич. Поселившись на курорте, он с каждым днем начинает все сильнее ощущать присутствие каких-то непонятных существ, его преследуют необъяснимые видения. Кульминацией событий в «Ночном океане» становится явление из вод некоего неопределенного обитателя глубин: «Я глядел на это существо во все глаза, но идентифицировать его мне так и не удалось — оно могло быть и собакой, и человеком, а то и вообще каким-нибудь неведомым творением Бога или дьявола… Когда между нами осталось совсем уже небольшое расстояние, я увидел, что на плечах его покоится какая-то ноша, и это вселило в меня уверенность, что существо, явившееся мне из темных океанских вод, было человеком или по меньшей мере человекообразным — хотя та легкость, с какой оно передвигалось в воде, и заставляла в этом усомниться»[415]. Однако дальше ничего не происходит — монстр исчезает среди прибрежных дюн, а рассказчик остается зачарованным немыслимыми тайнами океана.
Формально этот рассказ можно отнести к текстам про Глубоководных, число которых столь увеличит О. Дерлет в своих «дописках» за Лавкрафта. Но явление загадочного существа из океана выглядит настолько невнятным, что относительно его сущности можно выдвигать любые гипотезы и предположения. Да и в отличие от «Тени над Инсмутом» океанские монстры не играют значительной роли в тексте. Самое важное в истории — создание атмосферы саспенса и ожидания, успешных намеков на нечто сверхъестественное и ужасающее. Лавкрафт в очередной раз показал, что остается неподражаемым мастером нагнетания чувства страха без непосредственной демонстрации его источника.
Рассказ был издан в 1936 г. в любительском журнале «Калифорниэн» уже упоминавшегося X. Брэдофски.
Однако ставшая уже хронической проблема с деньгами заставила Лавкрафта вновь обратиться к литературным обработкам мало интересных ему текстов. Заказ пришел от Э. Реншоу, старой знакомой фантаста, в свое время также занимавшейся любительской журналистикой. Она возглавляла «Школу речи» в Вашингтоне и захотела, чтобы ее приятель обработал образовательную брошюру «Культурная речь». Работа над довольно беспомощным текстом потребовала больше усилий, чем предполагал сам Лавкрафт, и была завершена лишь к октябрю 1936 г. При этом за все про все он получил только сто долларов.
Даже в последние годы жизни число корреспондентов Лавкрафта продолжало увеличиваться. В 1936 г. их круг опять пополнился, и в числе его новых адресатов можно найти имена, громко прозвучавшие в последующей истории американской НФ.
Среди тех, кто хорошо известен отечественному читателю, в первую очередь необходимо отметить Генри Каттнера. Переписываться с Лавкрафтом он стал в начале 1936 г. Популярный автор научной фантастики 40—50-х гг. XX в., Каттнер начинал как создатель «рассказов ужасов». Впрочем, первый и наиболее известный из таких его текстов — «Кладбищенские крысы», повествующий о монстрах, напавших на смотрителя кладбища, и по тематике, и по стилю далек от лавкрафтовских сочинений. Зато в более поздних рассказах, в том числе и написанных после смерти старшего друга, вроде «Тени на стене», «Семени Дагона» или «Гидры», явно присутствует влияние и лавкрафтианской мифологии, и стиля фантаста из Провиденса.
Знакомство с Лавкрафтом сыграло судьбоносную роль в жизни Каттнера, хотя и совершенно неожиданным образом. Однажды старший друг по переписке попросил молодого писателя передать несколько фотографий Марбльхеда и Салема, присланных ему раньше, К. Мур. Так Каттнер почти случайно познакомился со своей будущей женой. Их супружеский дуэт вошел в число самых заметных фантастов «золотого века». Мур и Каттнер совместно написали такие известные романы и рассказы, как «Ярость», «Темный мир», «Механическое эго», или цикл о Хогбенах, по праву считающиеся классикой американской НФ.
Еще одним будущим титаном фантастической литературы, завязавшим переписку с Лавкрафтом в подростковом возрасте, оказался Джеймс Блиш (в эти годы он жил в Нью-Джерси). Их общение длилось недолго, и непосредственного продолжения лавкрафтианских тем и сюжетов в творчестве Блиша, тяготевшего к более строгой сайнс фикшн, найти нельзя. Однако в стиле и атмосфере отдельных эпизодов его книг, вроде финального момента романа «Черная Пасха», проскальзывает нечто неуловимое, роднящее их с наследием мастера кошмаров из Провиденса.
В том же 1936 г. Лавкрафт познакомился (как и обычно, по переписке) с автором, ухитрившимся оставить заметный след во всех трех главных направлениях фантастики — ив НФ, и в фэнтези, и в хорроре. Речь идет о Фрице Лейбере, связавшемся со старшим коллегой через «Уиерд Тейлс». Его общение с Лавкрафтом не ограничилось только обменом дружескими посланиями — в декабре 1936 г. Лейбер прислал ему свои стихи и повесть «Гамбит адепта». Этот текст стал первым шагом, с которого началось победное шествие по книжным страницам двух лейберовских героев — Фафхрда и Серого Мышелова. Шествие, не прекращавшееся до 1988 г.
Конечно, влияние Р. Говарда и его бессмертного Конана-варвара на этот фэнтезийный цикл Лейбера более заметно. (Вплоть до того, что оба героя — тоже воры, как и Конан в начале его жизни, а Фафхрд по происхождению — варвар из северного региона Стылые Пустоши.) Лавкрафтианское воздействие тоньше и касается, как и в случае с Блишем, скорее атмосферы, нежели прямых заимствований. Причем именно на таком, неявственном влиянии настаивал и сам Лавкрафт, попросивший вычеркнуть из первого варианта повести все ссылки на «ктулхианскую мифологию». (К этому моменту он осознал, насколько некогда занимательная литературная игра превратилась в изготовление шаблонов и затверженных сюжетных ходов. И попытался отвлечь от этого очередного молодого писателя. К счастью, в случае с Лейбером ему это удалось.)
