Борис Григорьев - Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода
Зато залив Хорнсунд находится на пути миграции белых медведей, которые каждую весну отправляются со Шпицбергена в район острова Врангеля. Я. Кида рассказал, что они регистрируют в год до 300 визитов этих белых хищников, и некоторые из них заканчиваются для полярников не всегда благополучно. Буквально накануне нашего приезда один из непрошеных гостей напал на сторожевого пса и разорвал его на части. Собаку не успели спустить с цепи, и потому медведю не составило большого труда расправиться с ней.
К нам присоединился начальник станции профессор Яцек Яня из Силезского университета, и за столом началась задушевная беседа. Нас угощают польскими деликатесами и настоящей «выборовой». Потом просматриваем видеофильм, на котором запечатлен один из ночных визитов белого медведя на станцию.
Уезжать от новых друзей не хочется, но наши вертолетчики уже показывают на часы. По радио получен неблагоприятный прогноз погоды, и мы трогаемся в путь, чтобы избежать снежного заряда, надвигающегося со стороны Гренландского моря.
Встречи с учеными были довольно частыми, и мы старались не пропустить ни одной возможности общения с ними.
Исследовать и разведывать на Шпицбергене есть что.
Ну взять хотя бы такое явление, как северное сияние. До сих пор природа сияния окончательно не изучена, и ученые не пришли к единому мнению относительно его происхождения и физики. Познавая заполярные феномены, ученые проникают в тайну материковых. Прикладные отрасли наук особенно перспективны в этом районе мира.
Не ошибусь, если предположу, что Шпицберген еще ждет своих исследователей.
Паломничество будет продолжаться.
Как я уезжал из Баренцбурга
— Зачем мы опять едем? К чему это все? Так хорошо было в Черноморске!
И. Ильф и Е. Петров. Золотой теленокРазвал Советского Союза почувствовал каждый его гражданин. Российскому государству стало не по карману содержать загранаппарат в тех размерах, к которым он привык во времена «застоя», и новый министр иностранных дел приступил к ликвидации кадров во ввереных ему посольствах и консульствах. Не миновала и нас чаша сия! Наша Служба не оказалась в стороне от этого «благого» дела и предложила мне и нескольким моим сотрудникам «закругляться» и собираться домой.
Не откладывая в долгий ящик, мы приступили к подготовке нашего отъезда. Упаковать личные вещи еще полдела: нужно было ликвидировать на месте кое-какое служебное имущество, а малую его часть отправить с курьерами на материк. Все осложнялось тем, что полеты наших самолетов на Шпицберген к этому времени давно прекратились, а связь с материком поддерживалась нерегулярными рейсами грузовых и пассажирских судов, курсировавших между Баренцбургом и Мурманском. Выяснилось, что самый подходящий транспорт в виде углевоза появится в мае.
Начали с распродажи снегоходов. На них давно «положил глаз» директор рудника А. Соколов, и когда я предложил ему сразу несколько «Ямах», он «загорелся» и стал «выколачивать» у руководства треста деньги на их покупку. Одновременно директор захотел приобрести у нас две «Нивы», «УАЗик» и катер. Тут наши интересы разошлись, и я был вынужден сообщить ему, что автомашины и катер, согласно указанию из Москвы, подлежали возвращению на материк. При этом мне пришлось пойти на маленькую хитрость и скрыть от него тот факт, что Центр разрешил нам приобрести указанное имущество в личное пользование. Для этого у нас имелись веские причины: я уже имел честь познакомиться с гоголевским характером тов. А. Соколова, и мы опасались, что если бы объявили директору о том, что машины и катер куплены нами, он не стал бы нам оказывать никакого содействия в их погрузке на судно. Впоследствии выяснилось, что в своих опасениях мы оказались более чем правы.
Вообще наши отношения с ним прошли три последовательные фазы. Сначала он ко мне присматривался и изображал строгого и непреклонного начальника, независимого в своих решениях, уверенного, однако, в своей не ограниченной никакими инструкциями начальственной правоте. Свой крутой и необузданный нрав он не стеснялся проявлять даже по отношению к генеральному представителю «Арктикугля»: решил показать свое «фе», так не получишь со склада спиртное к празднику! И точка! Даже робкому консулу Еремееву приходилось иногда вмешиваться, для того чтобы смягчить ноздревский нрав баренцбургского директора и оградить от него того или иного невзлюбившегося поселянина. Мне докладывали, что Соколов до моего приезда своей властью мог посадить человека под домашний арест, мог выставить за ним слежку, а то и вообще своей властью посадить его в самолет и отправить в Москву. Рассказывали также, что у него на откупе находилась целая бригада «чейнджовщиков», которых он отправлял на заработки в Лонгиербюен. Человек, несомненно обладавший способностями хозяйственника, он тем не менее был весьма опасен, оказавшись у власти. Я отказывался во все это верить, поставив своей целью поддерживать со всеми ровные рабочие отношения.
На второй фазе, оказавшейся пиком наших контактов, директор рудника решил составить вместе со мной оппозицию по отношению к консулу, хотя до моего приезда и консул и директор были очень дружны. Поскольку я отказался следовать в фарватере его «наполеоновских» планов, он резко поменял на нас знаки «плюс» и «минус» и быстренько «сочинил» коалицию с консулом против меня. Консул Еремеев, бывший инструктор райкома, был не чужд таких закулисных интриг, так что заканчивать командировку на Шпицберген мне пришлось под знаком «минус». Таков был Шпицберген, и иного от него трудно было ожидать: то ли магнитные аномалии, то ли скученность населения в одной точке снежной пустыни, то ли длинные полярные ночи и плотные снежные «заряды», — не знаю, но что-то незримо носилось в полярном воздухе, сдвигало набекрень людям крышу и заставляло их действовать по какому-то странному сценарию.
Итак, Соколов не только отказался нам помочь, но стал грубо мешать. Он считал себя вправе отомстить за обиду, нанесенную ему за отказ уступить приглянувшуюся ему игрушку. Это напоминало гоголевскую историю о том, как Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем. Только там причиной ссоры послужила несговорчивость приятеля обменять на свинью ружье, а здесь…
Как только директор и консул Еремеев узнали о нашем предстоящем отъезде, они сразу изменили к нам свое отношение и продемонстрировали теперь его совершенно открыто. Консул демонстративно прекратил всякое общение, а. Соколов не только заморозил с нами все «дипломатические» связи, но и предпринял ряд репрессивных мер, выразившихся в отказе снабжать нас бензином, продуктами и предоставлять в наше распоряжение кран, упаковочный материал, рабочих и т. п. Примеру консула последовали некоторые его «преданные» сотрудники. Жить в «замке Иф» стало неуютно.
