Владимир Губарев - XX век. Исповеди
- Если можно, я не буду это комментировать. Хорошо, что премьер пришел на юбилейные торжества и заверил, что его правительство будет поддерживать науку. Это утверждали все его предшественники, и, к сожалению, делали очень мало для Академии. Мы еще надеемся, что экономическая ситуация в России изменится.
- Наука не может без экономики, а экономика не способна развиваться без науки. Получается какой-то заколдованный круг!
- Власть и существует для того, чтобы решать сложные проблемы… Я хотел бы в заключение нашего разговора подчеркнуть, что уже несколько веков наука создавала определенный облик России. Без нее - будет иная страна. Лишить Россию науки - значит, поставить точку в истории нашей Отчизны. Перед таким выбором стоит наше общество, и я хотел бы, чтобы мы это отчетливо понимали.
Член-корреспондент РАН Лев Феоктистов:
ЧТО ТАИТ В СЕБЕ А ТОМНАЯ БОМБА ?
Однажды я вычитал у Николая Константиновича Кольцова, человека необычайно талантливого и столь же противоречивого, несколько фраз о смысле его жизни. По крайней мере, ему казалось, что он следует этому завету: "Настоящий ученый должен всю свою жизнь отдать исканию истины - науке. Для него наука и истина больше и важнее, чем богатство, спокойная жизнь, почет и удовольствия. Были ученые, которые жили в неизвестности, умирали почти в нищете и оставляли вместо себя только написанные ими книги, но когда люди научились понимать эти книги, они убеждались, как много сделали эти безвестные при жизни ученые, и ставили им памятники".
Академик Кольцов оставил после себя школу генетики, он нашел истину в науке, а потому получил бессмертие. Но это стало очевидным лишь спустя полстолетия. Впрочем, памятники раньше не ставят - только "бюсты на родине героев".
Мне кажется, что Лев Петрович Феоктистов подобно Кольцову пытается искать истину. Не в биологии, но в физике. Причем в той ее части, которая именуется "ядерной" и которая напрямую связана с атомным и водородным оружием.
Его судьба прекрасна и неожиданна, она очевидна и весьма странная. Порой даже удивительно, что это отдано одному человеку.
В Музее ядерного оружия Арзамаса-16 на стене в два ряда вывешены портреты тех, кто создавал первую атомную, а затем и термоядерную бомбу. Среди них и Лев Петрович Феоктистов. Его фамилия и среди Героев Социалистического труда.
А в другом ядерном центре Челябинске-70 я вновь увидел фамилию "Феоктистов". Теперь он значился среди первых физиков, которые приехали на Урал. Высшими наградами в виде Ленинской и Государственной премий за создание суперсовременных образцов оружия отмечены многие теоретики и конструктора. Среди них вновь нахожу знакомую фамилию. В любом томе воспоминаний, которых сейчас выходит много, обязательно упоминается Лев Петрович. Да и сам он не устоял: к своему 70-летию выпустил в Снежинске сборник "Из прошлого в будущее", где наряду с воспоминаниями, опубликованы последние работы ученого. Они устремлены в будущее, а это лучшее свидетельство того, что "бомбоделы" прекрасно могут обходиться и без бомб…
И еще одна "картинка" из прошлого. Кооперативный дом на площади Вавилова. Принадлежит он Физическому института Академии наук СССР. Так случилось, но в этом доме жила моя мама. Навещая ее, я изредка встречаюсь с рано поседевшим человеком. Знаю, что он физик. Но многие годы так и не догадываюсь, что это легендарный Феоктистов, о котором в обеих ядерных центрах слагают легенды как о теоретике от Бога. Что заставило его уехать из Ядерного центра? А ведь, как известно, те, кто уезжал, моментально становились "чужаками" - за их прошлым опускалась завеса секретности, и они не имели права минимум 25 лет что-то говорить о своей работе в закрытых городах. Это в равной степени относилось как к трижды Героям К. И. Щелкину, Я.Б. Зельдовичу и А.Д. Сахарову, так и к просто Герою Л.П. Феоктистову.
Я многое знал о жизни и судьбе Льва Петровича. Точнее, мне казалось, что это так… А потому я спросил его, когда выпало у нас время поговорить откровенно и обстоятельно о том, как Феоктистов пытается найти Истину в той науке, которой он посвятил жизнь:
— Вы были у истоков атомного проекта, а сейчас конец века и есть возможность оценивать происшедшее. Как велики были тогда иллюзии? И если откровенно: нужно было этим заниматься или это огромная историческая ошибка?
— Мы были молоды, а потому над этими проблемами просто не задумывались. Не следует забывать, было государственное внимание, а потому рождалось определенное настроение, отчасти внушаемое, что монополизм на ядерное оружие недопустим. И отчасти это верно, потому что лишение монополизма американцев вело к стабилизации в мире. Нас вдохновляло, что мы не хуже американцев и тоже способны на большие дела. Поначалу никаких раздумий, а тем более тревоги не было. Работа была напряженной, очень серьезной, она забирала все наше время. И особенно я это почувствовал, когда мы переехали в Челябинск-70.
— Все-таки до конца не совсем ясно, почему произошло разделение ядерных центров?
- О причинах разделения можно только догадываться. Назывались стратегические соображения: два - не один, и подальше от опасных западных границ. Но, думается, причина более прозаична: создавался конкурент, чтобы "старый кот не дремал". Собственно говоря, такое было не внове. Во всех сложных производствах стремились исключить монополизм, будь то авиация, ракетостроение, или морской флот.
- Я слышал и иное…
- В "Воспоминаниях" А.Д. Сахарова не нашлось места, чтобы оценить творческие достижения нашего института, но, тем не менее, там есть такие слова: "Сложные взаимоотношения со вторым "объектом" во многом определили наш "быт" в последующие годы… Министерство (особенно при преемниках А.П. Завенягина) явно протежировало второму "объекту". Вероятно, далеко не случайно там была гораздо меньшая еврейская прослойка в руководстве… Министерские работники между собой называли второй "объект" "Египет", имея в виду, что наш "Израиль", а нашу столовую для научных работников и начальства ("генералку") - "Синагогой"… Единственное, что могу сказать -о такой "терминологии" мы узнали из книги Сахарова… В общем, две трети сотрудников оставалось в Арзамасе, а мы уехали на Урал. Там образовался очень молодой центр, Щелкину было всего около сорока, а большинству из нас не было и тридцати.
- Разделение проходило болезненно?
- Борьба, конечно, шла. Поначалу я работал в группе Зельдовича, а не у Сахарова, который занимался водородной бомбой. Как-то сразу определилось, что на Урал едет Забабахин, и он очень хотел, чтобы и я уехал с ним. У меня же были большие сомнения… Но однажды Зельдович сказал мне: Андрей Дмитриевич Сахаров считает, что я должен ехать. Было обидно, мол, не нужен здесь… Это и сыграло решающую роль - я уехал на Урал.
