Жорж Бордонов - Мольер
«После славных трудов и победоносных подвигов нашего августейшего монарха справедливость требует, чтобы сочинители постарались либо прославить, либо развлечь его. Это мы и попробовали сделать. Настоящий пролог представляет собой попытку прославить государя, а следующая за прологом комедия о Мнимом больном задумана была с целью доставить королю отдых после понесенных им благородных трудов».
В «сельской, однако же приятной местности» (о парижанин, пишущий для парижан!) пастушки и Зефиры выражают свой восторг пением и танцами:
«Настал желанный миг — Людовик с нами вновь,
С собой он к нам вернул утехи и любовь.
Пускай смертельный страх вас больше не тревожит;
Величием он покорил весь свет;
Теперь оружье сложит:
Врагов уж больше нет».
Офицеры его величества несколько иного мнения: «Этот лжехрабрец, — говорит граф де Гиш, — заставлял нас всякий день рисковать головой, а себя ни разу не отважился подставить под мушкетный выстрел».
А маркиз де Ла Фар, рассказывая о том, какие меры предосторожности для своей августейшей особы принял Людовик XIV при переправе через Рейн, пишет: «Это производило дурное впечатление среди людей (безумцев, если хотите), которые известны тем, что не только не боятся, но сами ищут опасностей. Я знаю, что доблесть короля не в том состоит; но когда он желает вести других в сражение, то не должен открыто от него уклоняться, в особенности если играет в воина и героя».
Пусть так, но в театре мы не на берегах Рейна и не в лагере под Утрехтом. Здесь ничто не мешает пастушкам и пастушкам восхвалять эти мнимые подвиги:
«Чтоб воспевать дела отваги беспримерной,
Судьба еще певца не создала;
Нет слов, чтоб описать монарха образ верно,
Молчанье — лучшая хвала,
Которой ждут его дела».
Увы! Молчанье лучше плохих стихов: сколько тут повторений, какая скудость образов и мыслей! Пролог кончается неизбежными в таких случаях словами:
«Людовик выше всех, кто троны украшает.
Блажен, кто посвятить всю жизнь ему сумел!»
Но толку от этого раболепства не много. Великому королю Мольер не то что надоел, нет, он не вовсе лишается королевского расположения; но отныне ему предпочитают Люлли. Его победоносному величеству нечего делать с чахоточным. По этикету в Версале каждый пышет здоровьем; природная бледность прикрывается слоем краски; никто не имеет права болеть или уставать, когда король себя чувствует отлично. Худоба Мольера, землистый цвет лица, внезапные приступы кашля просто неприличны. А Люлли, на свое счастье, толст и румян, смешлив и весел и всегда готов позабавить короля: его муза столь же плодовита, сколь непритязательна. Он хочет отомстить Мольеру за то, что тот заказал музыку для интермедии Марку-Антуану Шарпантье. Почти не вызывает сомнений, что это Люлли, путем всяческих интриг, злоупотребляя милостью короли, устроил так, чтобы «Мнимый больной» не был показан при дворе Пьеса будет поставлена в Пале-Рояле, раз король не выразил желания ее посмотреть. Это только один из эпизодов в борьбе Люлли с Мольером, но он выразительно подчеркивает мелочность музыканта: ведь все окружающие Мольера знают, что жить ему осталось недолго, и тревожатся за него.
СОРОЧКА АРГАНА
Опись не упоминает мольеровского костюма для «Мнимого больного». Но на гравюре Лепотра (1676), воссоздающей сцену из комедии, Арган представлен в наряде, описанном Эдором Сулье: «Толстые чулки, домашние туфли, узкие штаны, красная сорочка с красной же тесьмой или кружевами, неряшливо повязанный шейный платок с истертыми позументами, ночной колпак с кружевной оборкой».
Арган сидит за столом и проверяет счета своего аптекаря, складывая в кучу жетоны. Это маразматическое занятие, этот нелепый наряд вдобавок к размышлениям, которым он предается, словечкам, которые он употребляет, сразу же начиняют обстановку заразительным смехом. Арган говорит только о клистирах промывательных и мягчительных, снотворных микстурах, средствах очистительных, успокоительных, болеутоляющих и вяжущих. Тут перед нами вся фармакология. Как нарочно, поставщика клистиров зовут господин Флеран (благоухающий). Мнимый больной кончает считать, и тут его осеняет, почему в этом месяце он чувствует себя хуже, чем в предыдущем: потому что господин Пургон, его врач, на сей раз прописал ему меньше лекарств и промывательных. Вдруг он замечает, что его оставили одного в комнате, и изо всех сил трясет колокольчик: он одержим теми же капризами, обидами, страхами, что и настоящий больной, каковым он себя почитает. Прибегает Туанета; это знакомая нам служанка из мольеровских комедий, режущая всю правду в глаза хозяевам и, конечно, помогающая их дочке в любовных делах. А у Аргана есть дочка, очаровательная и, разумеется, влюбленная; по свойственному больным людям эгоизму (как верно подмечена эта черта!) Арган желает выдать ее замуж за лекаря и лекарского сына, Тома Диафуаруса. Он надеется, что тогда его будут лучше пользовать: «…я, чувствуя себя больным и немощным, хочу, чтобы мой зять и его родня были докторами, чтобы они мне помогали, чтобы источники лекарств, которые мне нужны, необходимые мне консультации и назначения врачей находились в лоне моей семьи».
Туанета вскипает — и есть от чего! А Арган простодушно поясняет: «Врач нужен мне, а каждая послушная дочь должна быть счастлива, что выходит замуж за человека, который может быть полезен ее отцу».
Итак, это привычный Мольер. С таким сюжетом мы уже встречались — и сколько раз! Семья, которой угрожает опасность из-за безумств упрямого маньяка, любовь, которой чинят препятствия и которая в конце концов преодолевает все преграды с помощью одного из родственников и служанки. Последняя пьеса Мольера стоит в этом ряду и замыкает круг, перекликаясь темой с первым его фарсом.
Скупой был отвратителен и гнусен; Арган смешон. Впрочем, его помешательство на медицине и лекарствах совсем не безобидно — и для него самого, и для Анжелики; и все же оно вызывает только смех. Уморительны его жалобы, его вздохи, его болезненные гримасы. Но когда вспомнишь, что здесь Мольер, всегда верный себе, старающийся извлечь пользу из любых обстоятельств, обыгрывал собственную смерть, собственную одышку, слабый голос, впалые щеки и бледность!..
Анжелика влюблена в славного юношу Клеанта. Аргана ее строптивость раздражает, доводит до бешенства, сжимающего горло. Он бросается на стул, чтобы перевести дыхание. Сочиняя эту сцену, Мольер думал о себе самом, предвидел, что ему надо будет присесть хоть на минуту… Старик Арган под башмаком у своей жены. Ее зовут Белина; она вышла за него и все терпит только ради его кубышки. С той же целью она подговаривает Аргана отдать Анжелику в монастырь (у Аргана от первого брака еще одна дочь — маленькая Луизон). Белина ведет свою игру твердой рукой. Она знает, чего хочет; это женщина с головой. Арган считает себя больным? Пусть, его. Чем больше он проглотит всяких снадобий, тем скорее отправится на тот свет. Потому она и осыпает его так охотно нежными словечками, которые утешают больных, — «дружочек», «деточка», «бедный мой муженек» и так далее. Эти уменьшительные ей ничего не стоят. Арган так привязан к своей Белине, что подумывает лишить дочерей наследства в пользу интриганки. Нотариус, которого она тотчас приводит, столь же циничен. Если обычай не позволяет обездоливать детей, можно найти способ нарушить обычай: «Без этого, — говорит крючкотвор, — что бы с нами было? Всегда нужно облегчать ход дела, иначе мы не могли бы работать и я бы давным-давно бросил свою профессию».
