Николай Шубкин - Повседневная жизнь старой русской гимназии
Опять начальницы, классные дамы и учителя
15 февраля
В прогимназии, где я председательствую, учредительница ее, утвержденная недавно в звании начальницы, проявляет свой характер все больше и больше. Я лично уже немало получил от нее уколов своему самолюбию, хотя сам ничего дурного не сделал си, и г. К-на должна бы быть, мне кажется, благодарна, что нашелся человек, несущий безвозмездно тот труд, за который председатели других здешних гимназий получают по 1000 и более рублей в год, хотя работать гам приходится меньше, так как есть платные секретари и дело все уже налажено. Не считаясь с этим, г. К-на, видимо, все время старается за что-то уколоть и уязвить меня. Вернее всего за то, что я являюсь по самому положению своему лицом, ограничивающим ее власть, а она, привыкши самовластно управлять своими собственными учебными заведениями, все не может отрешиться от мысли, что теперь она не хозяйка, а одна из служащих в прогимназии лиц. И хотя преобразована ее школа в прогимназию по ее же собственному желанию и в умалении значения г. К-ной я никакой роли не играл, однако, попав в прогимназию по ее же настойчивым просьбам, я сразу почувствовал, что она смотрит на меня как на соперника. Сразу же, лишь только я занял пост председателя, К-на начала подчеркивать, что она тоже начальство, да еще, пожалуй, поглавнее меня. На мой визит она не сочла нужным ответить, хотя, упрашивала меня занять эту должность, сама была у меня. На советах сразу же стало сказываться стремление во что бы то ни стало противоречить мне даже в самых мелких вопросах, причем все время подчеркивалась ее опытность, ее возраст, мои же все заявления опорочивались и шельмовались.
Но вся эта история оставила тем не менее во мне самый неприятный осадок. С удовольствием бы бросил эту прогимназию, которая, кроме массы хлопот и неприятностей, ровно ничего мне не даст. Но бросить дело было бы малодушно. Я не хочу уступать поле сражения этому Б-скому в юбке и не могу оставить учительский персонал, вмешавшийся в эту борьбу, без поддержки.
18 февраля
Начальница прогимназии К-на без всякого стеснения перенесла свои личные отношения к учительницам на служебную почву и старается сразу же отомстить им. На днях она уже сообщила мне (якобы со слов матери одной ученицы), что учительница арифметики Д-ва плохо объясняет уроки, дает задачи на недостаточно усвоенный материал и т.п. Ввиду этого начальница, раньше отзывавшаяся о Д-вой с лучшей стороны, предложила мне почаще бывать у нее на уроках. О другой своей противнице Ч. начальница еще раньше говорила мне, что она очень строга к ученицам, что она довела как-то девочку до истерики и т.п. Учительницу же А-ву, которая поддерживает все время начальницу и даже оказывает ей разные хозяйственные услуги, г. К-на вдруг «ни к селу, ни к городу» стала расхваливать.
22 февраля
В женской гимназии, где начальница и председатель объединились против преподавательского персонала, положение постоянно становится все невыносимее. Не знаю, чему больше удивляться: нечистоплотности начальницы или легковерию и глупости председателя. Главным объектом наушничества начальницы и гнева председателя является учительница П-ва. Будучи весьма нелестного мнения о начальнице, она иногда не стесняется в выражениях о ней, тем более что та ей приходится родственницей. Ш-ко же, услышав от окружного инспектора фразу, что преподаватели должны обращаться с начальницей почтительно, ставит теперь всякое лыко в строку и, не обращая никакого внимания на существо заявлений преподавателей, вяжется к их форме. Недавно он, призвав меня в свою канцелярию, стал в присутствии делопроизводителя и писца возмущаться поведением П-вой, сказавшей как-то ему, что начальницы даже и сторожа-то не слушаются. Весьма повышенным тоном он заявил мне, что напишет в округ об увольнении П-вой, которая все не может помириться с начальницей и проникнуться почтением к ней. И хотя я указывал, что начальница нам не начальство и почтительность к ней должна быть такая же, как и по отношению к коллегам вообще, Ш-ко стоял на своем, забывая, что тон самой начальницы по отношению к преподавателям бывает часто крайне грубый и раздражительный. Мало того, под влиянием, очевидно, той же начальницы и классных дам (тащивших меня в прошлом году к товарищескому суду за намек на доносительство) Ш-ко настроен весьма враждебно и по отношению к остальному преподавательскому персоналу. На днях он выражал, например, мне свое неудовольствие, что в женской гимназии учителя опаздывают на уроки, на это я возразил, что причина тут в классных дамах, несколько не следящих за порядком, вследствие чего еще долго после звонка ученицы толпами гуляют по коридорам, так что учителю трудно даже пробраться в класс, а заниматься при царящем везде шуме и беспорядке и вовсе невозможно (в мужской гимназии классные наставники наоборот сразу же водворяют учеников по классам и успокаивают их), но Ш-ко, опять-таки сваливая все на учителей, не хотел и слышать о какой-либо вине классных дам. На учителей же сваливается ответственность не только за их занятия, но и за то, что их вовсе не касается. Так, на днях Ш-ко сделал мне замечание, что восьмиклассницы часто пропускают уроки, но, если следить за пропусками и выяснять, кто из девиц не был по уважительной, кто по неуважительной причине, должен учитель, то в чем же обязанности начальницы гимназии, состоящей в VIII классе классной наставницей? Все эти нелепые выходки и придирки нервируют преподавательский персонал, вовсе не желающий быть козлом отпущения за чужие грехи.
Ш-ко же все гнет свою линию и, не обращая никакого внимания на отношение к своему делу начальницы и классных дам, не останавливается даже перед доносами на преподавателей. Несмотря на то, что они в общем очень добросовестно относятся к своим обязанностям и редко пропускают уроки, Ш-ко, видимо, сообщил в округ противоположное, потому что в женскую гимназию (и только в нее одну) пришло распоряжение попечителя, чтобы вместо каждого пропущенного преподавателем урока давалась в соответствующем классе письменная работа по его предмету. В результате создалось крайне нелепое, обидное и тягостное для преподавателей положение: учитель, прохворавший, например, неделю (шесть учебных дней), получил для поправления здоровья двадцать четыре письменных работы (если у него по четыре урока в день), т. е. столько, сколько не бывает и за год! Эта дикая мера, разумеется, может быть понята только как наказание за манкировки и притом наказание крайне тяжелое даже для здорового педагога. Что же сказать об учителе действительно больном? А ведь пропускают уроки (по крайней мере у нас) действительно только из-за болезни! Этим обязаны мы, конечно, не столько бездушному бюрократу-попечителю фон Г-ману, сколько нашему председателю. Прочитав его объявление об этом распоряжении (которое он притом для смягчения в наших глазах ложно назвал «циркуляром»), преподаватели, конечно, в своем кругу не раз критиковали эту меру. Начальница (а может быть и классные дамы) не постеснялись сразу же донести ему об этом. И теперь у Ш-ко новый «козырь» против учителей: они смеют критиковать распоряжения попечителя! А между тем учителя созданы только для того, чтобы повиноваться и совершенно ни о чем «не могут сметь свои суждения иметь». Даже такой вопрос, как вопрос о расписании уроков, и тот они не могут обсуждать. Составили на днях новое расписание в женской гимназии, расписание для некоторых неудобное. Официально об этом они никому не заявляли, но, читая расписание в учительской, в своем кругу говорили, кому стало удобнее, кому неудобнее. И эти разговоры, несмотря на всю их обыденность и незначительность, оказались опять переданными председателю, и тот, по обыкновению делая из мухи слона, «рвет и мечет»! Они, какие-то учителя, смеют быть недовольными! «Если так, — гремел в моем присутствии и в присутствии служащих в канцелярии Ш-ко, — я проявлю по отношению к ним всю полноту моей власти!» «А председателю дана, — продолжает он запугивать, — громадная власть!» Забыл обиженный властью председатель только одно, что одобряется расписание уроков, как и многое другое, не лично им, а педагогическим советом, состоящим из тех же учителей. Так гласит закон, но с законом у нас редко кто считается, особенно из начальствующих. Немало мы вынесли уже мытарств от такого зазнавшегося председателя, как Б-ский. Теперь, очевидно, предстоят нам новые испытания. И кто знает, чем они кончатся? И начальство, принявшее тогда нашу сторону, может теперь посмотреть иначе, да и соотношение сил теперь иное, ибо начальница и классные дамы, попавшие теперь в фавор, идут тоже против нас и без зазрения совести пускают в ход все те меры, которыми возмущались во времена Б-ского.
