Красный лик: мемуары и публицистика - Иванов Всеволод Никанорович
Между тем для организации правового государства нужно кое-что другое – кроме этой способности к рассыпчатости, приличной лишь в куличе. Нужно техническое овладение массами, нужен пафос, который для этого никак не создашь никакими рассказами о табакерках и былых счастливых днях Аранжуэца.
В этой области всего яснее становятся известные свойства русской интеллигенции. У неё был пафос революционный, пафос протеста против «несправедливостей», но у неё нет пафоса гражданственного, пафоса государственного.
Никто из русских контрреволюционных генералов, правителей и т. д. – не занимал трибун на площади и не произносил громовой речи, своим прямым психологическим напором утверждая в толпе свою собственную личность, утверждая свою гражданственность, способность обратиться за помощью и поддержкой к каждому из «малых сих», к отдельному гражданину, поднять его до себя, зажечь огнём самопожертвования и, главное, – показать в этом деле свой личный бескорыстный пример.
Странно сказать, но школа этого уменья свойственна в русской действительности только, главным образом, – революционерам.
А так как революционерами являлись только социалисты, то вид гражданственности принял у нас несомненный социалистический не русский оттенок. Националистам же при всём их прекраснодушии и национальности – на долю выпал только раскатистый военный баритон да властные нотки, что далеко нынче не в моде.
Но что же нужно для национальной государственности?
Для государственности, прежде всего, нужен пафос общественности; нужно, прежде всего, видеть в каждом своём компатриоте не жулика и конкурента, а брата. Нужно приучить себя к мысли, что каждый успех твоего русского брата – есть твой успех, и ему надо радоваться, а не шептать про «брата» гадости кому попало.
Если брат заработал лишний рубль – слава тебе, Господи, потому что становится меньше русских санкюлотов. Нужно приучить себя к мысли, что ты не единственный умный человек на земле и что, как это ни тяжело, надо выслушать, что говорит и что думает и другой, а не сразу же обвинять его в «большевизме».
Нужно воспитаться в том, что революция была, что она должна быть признана и что по ту сторону соврубежа не только «слуги III интернационала», а громадное большинство русских людей, таких же как и ты сам, но только несчастнее тебя, потому что тебе удалось удрать.
Нужно освоить, что революция выделила из себя огромное количество сильных и талантливых людей, которые заняли известные посты и никак этих постов не сдадут, а с ними, с этими людьми, – рано или поздно придётся работать.
Нужно принять во внимание, что страна приучена к речам, к разъяснениям, и поэтому мрачные и пьяные завоеватели, да к тому же любители клубнички, терпимы не будут.
Нужно уяснить, что только тогда, когда будет произнесено настоящее умное, подходящее ко времени, к обстановке, к привычкам вещее слово, только тогда начнёт перестраиваться страна на гражданский лад, при котором не будут продавать дедовских табакерок за границей.
Нужно приучить себя к мысли, что кровь, которая лилась и льётся на Руси, – уже всем достаточно надоела, и хотя много хороших людей погибло, «но их же нам, братие, не кресити», как говорили древние русские люди, и поэтому должен прежде всего проповедоваться гражданский мир, а не гражданская война и гражданское мщение.
Нужно запастись за границей знаниями, чтобы уметь импонировать толпе штучками почище электрификации и Днепростроев, чтобы переплюнуть современных властителей…
Одним словом – как это ни страшно – нужен здоровый демократизм, доброжелательство, твёрдость в суждениях и, прежде всего, здравый смысл для принесения себя в жертву государственности.
А пока этого нет – золотые табакерки, севрские сервизы и мебель «Буль» будет фигурировать на европейских аукционах, возбуждая в иностранцах восхищение тонкостью былой русской культуры, а в эмигрантах – бессильное бешенство.
Гун-Бао. 1928. 20 ноября.
Ганди. Два пути
Ослепляюще взбрызнул фонтан материальной культуры и техники в Европе в XIX веке; изобретение шло за изобретением, открытие за открытием. Казалось, что человеческий гений проник в самую сущность естества, овладел природой; казалось, что открыты такие тайны природы, о которых раньше только грезили первые наивные учёные; открытие силы пара с паровозом и пароходом – сократило расстояние между отдельными пунктами земли; открытие электричества – придало особую элегантность человеческому действию, расширив его мощь бескрайне. Авиация – поразила воображение человечества, а весь материальный успех, прежде всего, – дал человеку невиданное могущество, поскольку новые открытия нашли своё главное применение в двух областях:
– В военном деле и в промышленности.
Солдат издавна был товарищем купцу, и если купец с тюком шелков пролагал путь солдату, то солдат пролагал путь купцу к дальнейшим торговым операциям.
XIX век – век открытий и изобретений – отдал всё своё могущество Европе, и она использовала его для себя – в военном деле и в промышленности. Благодаря фабрикам, она оказалась в состоянии дешевле и лучше выделывать всё то, что раньше выделывали домашние хозяйства и что представляло собой необходимые для существования вещи. Благодаря войскам и флотам, Европа сумела распространить так своё влияние, что её купец с выделанными ею товарами прошёл по всему миру, собирая с него дань туземными продуктами, которые обогащали Европу.
Европа своей техникой, своей дешёвкой, своим кажущимся могуществом ослепляла иные дальние человеческие культуры, царила нераздельно, вносила свою «цивилизацию», и в грохоте железных дорог, в свистках пароходов, в шуме создаваемых больших городов – терялись древние и мудрые голоса тех стран, куда она вторгалась.
Под лозунгом, брошенным С.Родсом, – «расширение, расширение, расширение!», прошёл конец XIX века и начало XX. Европейская цивилизация наседала, ослепляла, подавляла, торговала и держала гегемонию во всём мире.
Но по мере того как рассеивался первый её ослепляющий блеск, по мере того как в странах, куда она приходила, создались социальные затруднения, нарушавшие старый, привычный дотоле и поэтому счастливый ход жизни чужих цивилизаций, по отношению к Европе и к её культуре сам собой вставал вопрос:
– Да как же избавиться от этого нажима со стороны Запада? Какие средства противопоставить ему, для того чтобы лишить вредоносности распространяемый трубами его фабрик дым, для того чтобы избавиться от этого ослепляющего и покоряющего влияния его могущества?
Этот вопрос должен был быть поставлен странами, находящимися на восток от Европы, странами Азии и, в первую очередь, – Россией. Россия, начиная ещё с тяжёлой руки царя Петра, испытала на себе преображающее значение западной цивилизации. Нельзя сомневаться в том, что только благодаря заимствованной с Запада военной европейской технике удавалось России до сих пор отстоять свои пространства земель и не быть загнанной за Урал расширяющейся Европой, в лице хотя бы Наполеона предпринявшей было это дело.
С другой стороны, чтобы быть объективными, необходимо указать, что в уравнительном огне Запада, а особенно в соблазнительном сиянии его материальных идей русские потеряли весьма многое из того, что отличало собой старую Русь. Они потеряли ту взаимную слаженность социального старого обычая, которая так облегчала народную жизнь, они потеряли источники тех народных идеалов, которые исстари были руководящими для народной старой жизни, хотя и не были фиксированы в определённых понятиях.
В течение XIX века оказался потерян в России старый идеал «русской правды», и поэтому самим народом были предприняты его поиски; и так как западная цивилизация сияла мощью капитализма – то эта старая правда случайно оказалась облечённой в форму похода против империалистического капитализма.
В таком же положении и находящаяся в отдалении от Европы Индия. Там тоже новые веяния, новая цивилизация причинила социальные страдания, там тоже зашевелились заглохнувшие было старые вековые народные идеалы. Как и в России, так и в Индии оказалось, что древние, тысячелетние страны не представляют из себя «чистой доски», на которой новый опыт и новые технические достижения пишут что угодно; нет, эти страны представляют из себя живые организмы, которые если и отступают пред новой наступающей средой, но только до поры до времени.
