Эдуард Экк - От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918
Не имея возможности на память подробно изложить ход этих боев, заслуживающих полного внимания, ввиду трудности задачи ограничусь лишь схематическим изложением хода форсирования.
Как всегда, мы атаковали на всем указанном фронте: 13-я дивизия на участке Ратыще – Чистопады; Саратовская Отдельная бригада на участке Вертелка – Новоселки; 34-я дивизия посередине должна была атаковать Заложце и вести прорыв.
Несмотря на тщательную артиллерийскую подготовку, первая атака 133-го пехотного Симферопольского полка не удалась. Повторенная после обеда, несмотря на своевременное усиление атаковавших, также не имела успеха; не удалось захватить плотину, перегороженную прочной решеткой.
Тогда в пять часов пополудни я приказал прекратить бой, произвести перегруппировку войск и главный удар перенести севернее Заложце в район д. Чистопады Ратыще. На подготовку нового удара предоставил ночь с 20-го на 21-е, все 21 июля и ночь с 21-го на 22-е.
В течение 21 июля корпусным инженером были заготовлены материалы для 11 мостков: восемь для пехоты и три для артиллерии. Для отвлечения внимания австрийцев я приказал генералу Лихачеву готовиться к переправе у Вертелки.
Генерал Лихачев, всегда все понимавший с полуслова, так энергично вел приготовления к переправе, что австрийцы стянули против него все свои резервы.
Как только совершенно стемнело, мостки в районе д. Чистопады были наведены; по ним двинулась пехота и два взвода артиллерии, и к моменту рассвета мы уже имели на том берегу 14 рот пехоты и два взвода артиллерии, следовавшие на линии цепей. Присутствие орудий в цепи оказало ошеломляющее влияние на австрийцев, которые не выдержали удара и отошли настолько, что мы смогли прочно закрепиться на том берегу и исправить мост в д. Ратыще.
Несмотря на этот первый успех, потребовалось еще семь дней боев, пока противник был окончательно сломлен. В течение 27–28 июля, тесня австрийцев, мы постепенно заходили правым своим флангом и заняли деревни Ренюв Белоглавы, Белокерницу, Олеюв.
29-го на рассвете австрийцы, подкрепленные тремя полками германцев, присланных из-под Вердена,[338] перешли в контратаку.
Начавшийся в четыре часа утра бой продолжался весь день до девяти часов вечера с особенным напряжением артиллерийского огня. Несмотря на утомление от десятидневных непрерывных сражений, войска корпуса, одушевленные предыдущими успехами, не только отбили атаки австрийцев, но сами перешли в наступление и нанесли противнику полное поражение.
Австро-германцы в полном беспорядке поспешно уходили, оставив в наших руках свыше 17 000 пленных, в том числе 3000 германцев и трех командиров полков.
Отступали в полном беспорядке не только разбитые нами войска, но также поспешно очищали они злосчастные позиции у Гладки – Воробьювки, ранее атакованные 22-м корпусом.
Бой 28 июля, продолжавшийся 20 часов (с четырех утра до девяти вечера), был настоящим побоищем, потребовавшим напряжения всех сил корпуса. У меня не было ни одной свежей части, чтобы вести энергичное преследование.
Наступило время или подчинить мне соседние корпуса 17, 6 и 22-й, или самому командующему армией прибыть на поле сражения и вести неослабное преследование. Но ни то, ни другое не было сделано, и я только продолжал получать указания, что необходимо завершить столь доблестно начатое дело, дабы понесенные потери не были напрасны. За десять дней боев корпус потерял убитыми и ранеными 488 офицеров и 20 500 солдат. Необходимо было привести части в порядок и восстановить командование. Все же мы продвинулись вперед и заняли все очищенные перед нами позиции. Штаб корпуса перешел в д. Городище.
Несмотря на столь тяжелые потери, настроение в корпусе было повышенное. Даже раненые, когда я их обходил и благодарил, встречали меня улыбаясь, поздравляли с победой.
Впервые за время войны о действиях корпуса было объявлено в реляции штаба Верховного главнокомандующего с упоминанием моей фамилии. Недаром начальник штаба Верховного главнокомандующего[339] высказал:
– Победа Экка обратила тактическое поражение австрийцев в стратегическое поражение.
Случайное ли это совпадение или действительно этот успех повлиял наконец на румын, но на другой день, 30 июля, Румыния объявила войну Австро-Венгрии и Германии.
К сожалению, эта победа явилась неожиданной, не в развитие заранее составленного плана, и хотя она открыла пути на Львов, воспользоваться ею было некому, и открытые пути стали опять постепенно закрываться. Но каково же было удивление не только мое, но и всего корпуса, когда командующий армией прислал комиссию для расследования, как мы могли за время боя 28 июля израсходовать 22 000 снарядов? Когда инспектор артиллерии армии доложил мне о возложенном на него поручении, я только сказал:
– Пожалуйста, расследуйте что хотите, как хотите, но меня оставьте в покое.
Войдя утром 30-го в нашу столовую, я застал в ней командира одного из австрийских полков с полковым адъютантом. Когда мы сели пить кофе, командир, указывая на адъютанта, сказал:
– Вот, кажется, мы с ним единственные, оставшиеся в живых от всего полка после вчерашнего ужасающего боя.
Когда же я затем подошел к стоявшим на улице военнопленным, я был поражен их удрученным видом. Обыкновенно военнопленные очень быстро приходили в веселое расположение духа и первым делом поедали бывшие на каждом из них консервы, считавшиеся неприкосновенным запасом и за самовольное съедение которых жестоко карали до расстрела включительно. Эти же стояли как окунутые в воду и не смотрели прямо в глаза. На мой вопрос, почему они так грустны, что им нечего опасаться, они отвечали:
– Нам не только было объявлено повеление императора об удержании этих позиций во что бы то ни стало, но и офицеры нам объяснили, что если мы сдадим эти позиции, то нам не удержаться и русские опять свободно вступят в нашу страну.
А когда я спросил у германцев, как они сюда попали, они объяснили:
– Четыре дня тому назад под Верденом нас неожиданно посадили в вагоны и в два дня доставили в Зборув. От Зборува мы сделали один переход пешком и 29-го приняли участие в бою.
Стоявший рядом с говорившими германский унтер-офицер добавил:
– Вы нам враги и, конечно, должны нас ненавидеть, но если бы вы видели, что с нами делали под Верденом, то и вы бы нас пожалели, – и, закрыв лицо руками, так разрыдался, что сел на землю.
В один из последующих дней я объехал австрийские позиции в районе д. Гладки – Воробьювки и был поражен, если так можно выразиться, их зловещим видом. Они произвели на всех нас очень тяжелое впечатление.
Одно только было отрадно видеть, в каком образцовом порядке содержались на них кладбища, и не только те, на которых были похоронены австрийцы и германцы, но и наши. На всех могилах были кресты, на которых набиты личные номера похороненных. В таком же порядке были кладбища и в Заложцах.
